Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

А церковь из гипсокартона — это из-за отсутствия страха за свои проступки, из-за ощущения безнаказанности, условности морали; это свидетельство просто моды на религиозность. Потому что искренне верующий понимает, что своего бога не обманешь. А тут? Тут дело даже не в боге. Тут нет веры! Тут — одурачивание начальства, обязаловка, мейнстрим, выслуживание. Интересно, в своих элитных домах они используют гипсокартон? Не уверен.

Людишки. Мелкие мышата. Даже действия нквдэшных палачей, проливших кровь моего рода (расстрелявших моего прадеда вместе со всей его семьёй, кроме моего деда — тогда ребёнка — которого спрятали соседи) можно осмыслить. Потому что они являлись характерами. Потому что они были фанатиками, обладающими надличностной мотивацией. Только сверхидея может заставить стать сверхчеловеком. А такое великое напряжение не может не вызывать уважение.

А эти… Эти заработали лишь презрение с их обожанием своих недорогих шкурок. Вот они и строят гипсокартоновую Москву, гипсокартоновое общество, гипсокартоновую страну, гипсокартоновую геополитику. А тех, кто с ними не одной крови — они больше всего боятся…

У главного входа в Мосгорсуд есть колонны. Под новодел, но такие массивные, высокие — впечатляют на расстоянии, издалека. Однажды шёл дождь, я стоял у входа и курил. Вдруг обратил внимание — как-то странно стали выглядеть эти колонны, какие-то необычно мокрые стали. Потрогал — о, мягко! Поднажал — и мой палец оставил след в стенке колонны. Тут тоже гипсокартон!

Кстати, там у входа в Мосгорсуд тоже есть часовня — наверное, намёк: мол, здесь надейся только на справедливый небесный суд, а не на земной. Так вот, её строили таджики и узбеки. Я их расспрашивал — им не доплачивали, обманывали, у многих не было регистрации и разрешений на работу. На всякий случай спросил — душу они вкладывали в строительство. Ну, в то, что делали…

Цирк! Нет, наш мир не театр. И не спектакль. Наш мир — это цирк!

В Стакан я пришёл работать в 2003 году. И на многие годы стал одним из жителей этого особого, необычного мира.

Source URL: http://ostankino2013.com/stakan.html

Прелюдия. Уникальный творческий руководитель

Но впервые я попал в Останкино раньше. Это было летом 99-го года. А, может, осенью 98-го… Никак не могу вспомнить.

Есть у меня друг С., человек удивительного характера — веселый, импозантный, дружбу ценит. Он «газетчик», хороший талантливый журналист. Или был хорошим журналистом. Не знаю…

В 90-е С. объездил все «горячие точки» на постсоветском пространстве, писал на самые разные темы — от скандалов до геополитики — общался со многими большими ньюмейкерами на равных, запросто мог набрать телефон того или иного губернатора, министра и даже двух глав государств и поговорить — по работе, конечно же — с самим политиком, а не нарваться на его пресс-секретаря.

У меня много знакомых, занимавшихся в 90-е толи журналистикой, толи пиаром, но С. — характерный типаж целого поколения в профессии, тех, которые «выстрелили», попали в журналистику в 90-е, в то весёлое время отчаянных, уверенных в своих силах людей. Как мне однажды охарактеризовал тогдашнюю работу мой коллега Тимофей Баженов (в 90-е корреспондент «новостей» на НТВ): «Я понимал, что от меня, от моей конкретной репортерской работы многое зависит. Понимал, что я тоже участник происходящих событий, не последний участник — то, что я делаю, нужно людям, влияет на их жизнь». Это чудесное чувство сопричастности к происходящему в обществе, ощущение себя внутри истории. А сейчас… Удручающая социальная и профессиональная апатия, большинство вокруг ощущают себя аутсайдерами жизни.

То поколение пришло в профессию на смену советским журналистам. Молодые, категоричные, злые и голодные нигилисты. Поколение Yupi. Смена поколений почти везде была революционной, коренной — особенно на телевидении. Как описывал мне однажды С.: «Мы их скинули». «Советские» были образованнее, к профессии относились более ответственно, трепетно, но, считалось, были идеологизированы. А «молодые», как обычно бывает, считали, что новый мир будет очень легко построить, и займет это два-три года, главное — избавиться от старого мышления, от стариков. Помню, в начале 90-х читал редакционную статью в «Комсомольской правде» — тогда это было очень серьезное издание, а не «желтый» таблоид — где, описывая электорат коммунистов на постсоветском пространстве, делался вывод: с каждым годом популярность левых идей будет падать, по мере физической смерти старшего поколения. Не только «молодые» были виноваты в своей категоричности — это закон революционной смены поколений. Имена старшего поколения журналистов ассоциировались с советским прошлым, с советской властью, которая сама исключила возможность эволюционного развития общества. Как и сейчас — нынешняя власть и работающие на неё журналисты, все те, кто в свое время «скидывали» советское поколение — почти все телевизионное начальство представлено ими — не оставляют другого пути смены поколений, кроме радикального.

А может так кажется? Может это была такая игра, в революционную смену поколений журналистов. Когда начинаешь изучать бэк-граунд многих известных тех самых «молодых» — такое выясняется в их семейных, в студенческих биографиях… Не знаю. Всё иногда кажется большой игрой, далекой от реальности, правды.

Одно бесспорно. Легкость, с которой они, новые, завоевали — вернее заняли оставленное — брошенное — профессиональное место под солнцем, вскружила им головы. Может, в конце 80-х и в 90-е была упорная идеологическая борьба? Да нет. Не называть же борьбой антизюгановскую кампанию в 96-м или же публичные акции самобичевания — постоянные напоминания, что за советские времена остаётся только стыдиться и виновато опускать глаза перед Бушом и Клинтоном.

Мой друг С. как типичный представитель своего поколения журналистов 90-х был очень циничен. Для него журналистика и пиар часто были одним и тем же. Один день писал нормальную статью на социальную тему, например. При этом увлеченно мог мне рассказывать историю героев его материала, возмущаться их проблемами, давлением на них чиновников, несправедливостью. А на другой — мог сесть за «джинсу» [1], нисколько не рефлексируя. С С. дружили многие популярные «газетчики», постоянно прося его подкинуть им подработку — написать какую-нибудь «заказную» статью. Конечно, известные коллеги писали под псевдонимами. Хотя в «газетной» среде все знали, кому конкретное вымышленное имя принадлежит.

Когда мы с ним только познакомились, я, помню, в начале его даже возненавидел за этот откровенный цинизм и характерный для журналистов 90-х профессиональный комплекс полноценности — мол, они даже войну в Чечне остановили и на любых выборах главное не избиратели и кандидаты, главное — деньги и пиар-технологии. А люди проголосуют за того, кого скажут. Деньги, деньги, деньги. Их всех испортили лихие деньги. Хапать, хапать, хапать. Сколько же можно? Зачем столько?