Борис Григорьев - Королева Кристина

Впрочем, риксдаг несколько запоздал со своими советами: Юханнес Маттиэ уже два года учил принцессу Кристину элементарным основам школьных дисциплин, хотя официально, специальным королевским письмом, был определён в наставники лишь 27 августа (7 сентября) 1635 года. Одновременно Маттиэ назначался и дворцовым проповедником.

Именно в это время впервые было замечено, что маленькая принцесса склонна к меланхолии. Был вызван немецкий доктор, и тот дал совет читать принцессе «короткие, занимательные, поучительные и весёлые истории» или играть «короткие приятные музыкальные сочинения», а также показывать ей живописные картины с изображением «зверей, растений, цветов, рыб и пр.».

И в это же время у Государственного совета обострились отношения с королевой Марией Элеонорой. Список её прегрешений был велик: она проявляла «экономическую безответственность» при управлении имением[14], выделенным для её «прокормления» государством; она дурно влияла на свою дочь; и более того, эта «подлая лгунья» вступила в тайные сношения с врагом Швеции датским королём Кристианом IV, а также со своим братом курфюрстом Бранденбурга и информировала его о том, какие меры шведское правительство предпринимает в отношении курфюршества. Неслыханное предательство!

Габриэль Оксеншерна в 1635 году писал брату Акселю в Германию: «Вдовствующая королева совсем взбунтовалась, она чрезвычайно затрудняет воспитание нашей маленькой принцессы, склоняет её ко всякого рода отвратительным поступкам, а также к ненависти к нам лично и к народу в целом, она не позволяет наказывать дочь и даёт ей волю проказничать наравне с другими».

Августейшая вдова не осталась в долгу и, со своей стороны, через своего губернатора-управляющего, известного уже Акселя Банера, предъявила требования к правительству. Во-первых, пусть оно распорядится о назначении в её распоряжение двух государственных советников, которые бы вместе с ней принимали пищу; во-вторых, пусть оно информирует её обо всём, что происходит в королевстве, включая собственные решения; и, в-третьих, пусть оно увеличит суммы апанажа.

Реакция Акселя Оксеншерны, только что вернувшегося из Германии, на демарш вдовствующей королевы была молниеносной. Он не обратил внимания на требования Марии Элеоноры, потому что считал их вздорными. Для него важнее было дело воспитания принцессы Кристины. 27 июня (8 июля) 1636 года канцлер собрал Государственный совет и поставил на повестку дня один за другим вопросы: будет ли вдовствующей королеве и впредь позволено управлять выделенным ей государством имением, жить в королевском дворце и распоряжаться воспитанием своей дочери?

Свойственник Марии Элеоноры, адмирал Юлленъельм, попытался взять королеву под защиту, доложив присутствовавшим, что Мария Элеонора поклялась перед Богом в том, что никакого предательства по отношению к Швеции не совершала. Оксеншерна обрушился на него со словами: «Неправда, она делает это! Того, кто секретно переписывается с Польшей и Данией, следует считать врагом, а не другом нашего государства!»

Но главным вопросом, конечно, была судьба принцессы, которая до сих пор формально находилась на попечении придворной лекарши Лукреции Шлёцер. В самом начале заседания Пер Брахе[15] поставил под сомнение правомерность обсуждения упомянутых вопросов без соответствующего мнения риксдага. Все молчали. Ни у кого язык не поворачивался сказать, чтобы у матери отняли дочь. Но канцлер выложил сильный козырь: этого требуют воспитание и образование будущей королевы. Есть опасность, что молодая королева будет воспитана в духе презрения к своим подданным.

Вопрос перешёл в плоскость безопасности королевства!

Риксмаршал Якоб Делагарди привёл ещё один аргумент в поддержку мысли канцлера: вдовствующая королева вряд ли может дать правильное религиозное воспитание. И тут же брат канцлера Г. Г. Оксеншерна предложил поставить вопрос на голосование. Голосование предполагало не только «вотирование», но и возможность для члена правительства высказать своё развёрнутое мнение. Каждое высказывание протоколировалось на бумаге.

Аксель Банер согласился с тем, что королева-мать не способна дать дочери надлежащее воспитание, но при отделении дочери от матери, по его мнению, нужно соблюсти такт. Его поддержал Оке Даг-ок-Натт (День-и-Ночь). Финско-шведский аристократ Клаэс Флеминг сказал, что ему неприятна постановка вопроса, но «лучше перегородить ручей до того, как он превратится в реку». Риксадмирал К. К. Юлленъельм говорил, что даже хорошие матери, «как обезьяна своего детёныша», могут испортить своего ребёнка, но отделение дочери от матери нужно обставить очень деликатно. Риксмаршал Я. Делагарди заметил, что если принцесса и не воспитывается в пороке, то при существующем положении она вряд ли может стать богобоязненной и любящей своих подданных королевой. Самый сильный аргумент высказал риксдротс Г. Г. Оксеншерна: «Её Величество ничего хорошего в смысле уважения или любви к стране из уст госпожи матери не слышит, и Её Величество вряд ли сможет иметь о своих подданных благоприятное мнение, когда её мать дурно высказывается о нашей стране».

Оксеншерны давят со всех сторон. Но окончательное решение даётся трудно. Советники, по выражению канцлера, испытывая почтение к вдове и благоговение перед памятью короля Густава II Адольфа, снова пускаются в рассуждения. Канцлер бросает интересную реплику о том, что если в результате разлуки с матерью принцесса умрёт, то в случившемся будут винить его. Все молчат, но в душе соглашаются: ведь это он, Аксель Оксеншерна, «заварил» всю эту кашу, как только появился в Стокгольме. И снова, и снова они заходят в один и тот же тупик: существуют сотни аргументов «за» и «против», но государственные интересы требуют, чтобы… В конце концов, рассудили государственные мужи, принцесса Кристина будет разлучена с матерью не навечно и вдовствующей королеве можно позволить иногда навещать свою дочь. Гранитная твёрдость Оксеншерны и оппортунизм министров решили дело.

Совет постановил, что сначала следует попытаться договориться с матерью мирно, но если этого сделать не удастся, тогда нужно применить силу и увезти принцессу в Упсалу. Если же Мария Элеонора попытается поехать вслед за дочерью, то надо устроить так, чтобы ни для неё лично, ни для её двора в Упсале не нашлось резиденции. Струсивший К. К. Юлленъельм предложил не указывать в протоколе заседания слова о том, что Мария Элеонора дурно влияет на свою дочь, но ему резко возразил канцлер: нет, наоборот, потомки должны знать мотивы, которыми руководствовался совет при принятии такого важного и трудного решения. (Естественно, потомки должны были также узнать, что решение принимал не один только канцлер, а все члены Государственного совета.)