Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера
Обед продлился не очень долго. Примерно через час Гитлер встал из-за стола, ибо на послеобеденное время у него были назначены различные встречи. Мне пришлось поспешить за ним, чтобы выяснить еще вопрос о дате начала моей службы: ведь я собирался через десять дней жениться. Иначе говоря, не успев приступить к выполнению своих должностных обязанностей, я сразу оказался вынужден просить отпуск. Я обрисовал Гитлеру свою ситуацию, и он проявил полное понимание, как мне показалось, даже с некоторой сердечностью дав свое полное согласие.
Я был немного обескуражен тем, что мне в первый же день довелось узнать Гитлера с этой неожиданной стороны. Мое представление о его личности возникло под впечатлением той роли, какую он играл в общественной жизни, а также его качеств как фюрера партии. К партии же я относился с определенной сдержанностью и недоверием. Эти сомнения все больше и больше переносились на самого Гитлера и, в силу его политических решений 1935 и 1936 гг., именно в последнее время невыгодно воздействовали на мое первоначально положительное впечатление о нем.
Первые дни я в своем новом положении отнюдь не чувствовал себя счастливым: никого не знал, не имел контакта с другими офицерами и казался самому себе одиноким и всеми покинутым в огромной людской толпе. Настроенный по отношению к НСДАП{32} весьма скептически, я здесь постоянно имел дело с партайгеноссен{33}. Мой отчий дом тоже был совершенно далек от моего теперешнего окружения. Короче, я не находил точек соприкосновения с теми людьми, вместе с которыми мне теперь доводилось работать. Пришлось переваривать множество новых впечатлений, знакомиться с бесчисленным количеством новых людей и настраиваться на многие абсолютно необычные для меня вещи.
Но прежде всего мне все-таки хотелось узнать, каким именно образом я попал на это видное место. При нашем прощании в Дюссельдорфе Деринг рассказал мне, что адъютант начальника Управления личного состава люфтваффе запросил его, считает ли он меня годным для этой должности при Гитлере. Сам же начальник данного управления и начальник генерального штаба ВВС выбрали меня на основании моих служебных характеристик и хотят предложить мою кандидатуру Герингу. Деринг не скрыл моей скептической политической позиции, но заявил, что как солдата и офицера он, учитывая характер, поведение и образование, считает меня пригодным для этой должности, особенно если моя служебная деятельность будет ограничена военными вопросами. Итак, мое назначение прошло вполне нормальным порядком.
Несмотря на это, я не утаил своих сомнений от моего командира. Едва заглянув в этот новый для меня мир, я сразу ощутил, что здесь мне будет не совсем по себе. Оба других адъютанта – по сухопутным войскам и военно-морскому флоту – показались мне людьми сухими и чужими. Надеяться на человеческие контакты, к которым я привык в общении со старшими офицерами в люфтваффе, не приходилось. Люди, которых я видел вокруг себя и с которыми познакомился в Имперской канцелярии, были мне далеки решительно во всем. Нечего и говорить, что Деринг пытался меня подбодрить, но убедить меня ему не удалось.
К тому же я знал отношение этого офицера к Гитлеру и его политике. Однажды, когда я спросил Деринга насчет его мнения о Гитлере, он в своем уверенном, светском стиле ответил китайской поговоркой: «Великие люди – беда для общества».
В первые же дни моей службы при Гитлере передо мной возникли особые задачи.
Я воспользовался случаем побеседовать с полковником Боденшатцем, личным адъютантом Геринга, чтобы договориться с ним о совместной работе. Он стал мне большой подмогой. Владея искусством жизни, полковник умел держаться в стороне от всяческих интриг. Когда вырисовывалась трудная ситуация, он удалялся, по его выражению, на «ничейную полосу» и оказывался недосягаемым даже по телефону, однако сохраняя при необходимости контакт. Как часто он звонил мне потом с «нейтральной полосы»!
Боденшатц обеспечил себе известную степень самостоятельности и поддерживал добрые отношения с важными лицами государства, вооруженных сил и партии, не переходя притом определенной грани доверительности и подчеркнуто держа дистанцию. Товарищеское отношение офицеров люфтваффе, даже при возрастных различиях, я почувствовал с самого начала также и с его стороны, и это облегчало мне мою работу. Я получал он него ту поддержку, в которой мне отказывал Хоссбах, хотя тот, как пруссак по своему менталитету, был мне ближе, чем баварец Боденшатц. 23 июня меня впервые назначили дежурным адъютантом. Моя обязанность состояла в том, чтобы в течение всего дня быть в квартире фюрера досягаемым для него по военным вопросам: появится ли у Гитлера какое-нибудь желание что-либо выяснить или передать, потребуется ли соединить его с министерством или с одним из главнокомандующих родов войск, за это отвечал я. Хоссбах придавал большое значение тому, чтобы дежурство военных адъютантов ограничивалось тем временем, когда Гитлер осуществляет свои функции рейхсканцлера, главы государства и Верховного главнокомандующего вооруженными силами. Все же партийные дела или частные пожелания (включая посещение концертов и театров) к службе военных адъютантов отношения не имеют, а входят в компетенцию исключительно его личных адъютантов.
В тот день вечером предстояло посещение Гитлером тогдашней «Дойче опер» в Шарлоттенбурге. Там давал гастроли миланский театр «Ла Скала» – исполнялась «Богема» Пуччини, одна из моих любимых опер. Мне удалось дать понять Брукнеру, что я охотно поехал бы туда. Тот с удовольствием согласился, мне даже показалось, он рад, что нашел сопровождающего для Гитлера. Тот тоже сразу согласился, но поразился тому, что офицер из его личного окружения проявляет интерес к музыке. Я узнал, что, оказывается, Хоссбах и Путткамер бывали счастливы, когда им удавалось уклониться от музыкальных мероприятий. Гитлер сразу же спросил меня, а знаю ли я «Богему». Его явно удивило, что я слушал эту оперу не раз в Ганновере, Дрездене и Берлине. А я до тех пор и не подозревал, какая тесная связь у Гитлера с музыкой. В тот вечер он оживленно говорил о Байройте{34} и Вагнере.
В июле, вскоре после моего возвращения из свадебного путешествия, мне снова выпал случай для личного разговора с Гитлером. Я должен был дать ему на подпись представление трех главнокомандующих видов вооруженных сил о производстве их офицеров в очередной чин. Для этого мне пришлось лететь в Байройт, так как Гитлер во время летнего Вагнеровского фестиваля, как обычно, жил у Винифред Вагнер{35} – вдовы сына композитора Зигфрида Вагнера.
Гитлер принял меня перед завтраком в гостиной рядом с большим музыкальным салоном. Здесь он чувствовал себя прекрасно и раскованно, как четыре недели назад в «Дойче опер». Я впервые ощутил, какую собственную энергию он передавал окружающим, заставляя их ощутить живость своего характера, свою склонность к чему-либо, любое свое настроение. У Винифред Вагнер ему жилось как дома. Здесь он наслаждался жизнью частного лица. Ни с какой другой семьей он не поддерживал такой дружбы: тут царило местоимение «ты», на которое Гитлер был скуп. Музыка, как и сам дом Вагнера, была для него прибежищем, особенно в вихре бурных политических событий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});