Василий Филиппов - Юлиус Фучик

Женщины возмущены. И они правы».

Пришел следующий понедельник, потом еще очередной, но обещанного читателям журнала не было. Юлека, как всегда, уже обуревали другие страсти и планы. Правда, литературные опыты его не прекратились. Он заполнил две тетради рассказами и переработанными сказками. В одной из них он поместил рецензию на пьесу Горького «Варвары», поставленную Пльзенским театром. В ней он задумывается над тем, почему публика холодно приняла пьесу. Бессердечность ли это? Тупость ли ума, чувств и нервов? Непонимание ли чужой народной жизни? Прозрения мысли выливались у него с детской непосредственностью и откровенностью. «…Эта прекрасная драма не была принята так, как она этого заслуживает. Пльзенская публика не любит спектаклей, заставляющих зрителей думать».

Через год, во время каникул, Юлек сообщает своим читателям (отцу, маме и Либуше) такую новость: «Подписывайтесь, подписывайтесь! Юмористический журнал „Веселая мысль“. Кто подпишется на этот журнал, тот забудет о трудностях нынешнего времени. Издает и редактирует Ю. Фучик. Журнал богато иллюстрирован. Цена одного номера всего 12 геллеров. Выходит в „Славянской библиотеке“». Юлек подготовил десять номеров журнала. В каждом из них придуманные автором по-детски бесхитростные анекдоты из жизни школы, остроумные стихи, всевозможные шарады, ребусы, арифиографы, криптограммы. В первом номере «Веселой мысли» помещена такая сатирическая заметка: «Утка, еще утка… в пражских газетах летает ежедневно столько уток, что ими могли бы прокормиться вся Прага и Пльзень в придачу». Во втором номере Юлиус поместил стихотворение о жизни в Пльзене во время войны.

Ах, Пльзень, ах, Пльзень,Нет прекрасней места.В пятницу приедешь —Всюду ставят тесто,

Воздадим хвалу им:Тесто — это дело!Сразу видно: мучкиВ изобилье белой.

Да и пива тоже!Даже утром раноМожно слышать в Пльзене,Как горланит пьяный.

Все в порядке с кофе,Много шоколада,И стоять за хлебомТри часа не надо.

Не житье, а сказка,Только ей не верь:До войны все было,Ничего — теперь.

Концовка другого стихотворения «Пльзенская площадь во время войны» столь же неожиданна, как и первого. Столпотворение на площади происходит, оказывается, не из-за гастролей цирка.

Увы, друзья, совсем не цирк,Ошиблись вы немножко.С утра толпится здесь народ,Чтобы купить картошку.

Через полгода Юлек вновь обращается к своим читателям: «Многоуважаемые чешские читатели! Мы предпринимаем издание нового журнала — „Чех“. Он будет посвящен вопросам искусства и науки… Журнал будет выходить под редакцией Ю. Смиховского, по цене 20 геллеров…» Содержание нескольких номеров журнала говорит о любви мальчика к родине и родной литературе.

На титульных листах Юлек нарисовал портреты чешских писателей Йозефа Добровского и Болеслава Яблонского. Наряду с собственными заметками о чешской литературе он помещал в журнале отрывки из таких произведений, как «Поцелуй» К. Светлой, «Будь сильным» И. Сладека, трактаты Монтеня, «Три мушкетера» Дюма и др. О патриотических чувствах говорит название журнала. В него вложено все, чем сейчас полна его душа: я — чех, и все мы — чехи. У нас свои песни и свои сказки, своя история и своя земля, свои герои и будители. И у нас должна быть своя страна!

Из-под пера четырнадцатилетнего мальчика выходят в основном биографические справки о писателях, пересказы прочитанного. В них немало полудетского, наивного, незрелого, но, переписывая чужие произведения, он переиначивает их все чаще и смелее.

Что можно будет сделать в одиночку?

Давным-давно мать рассказывала ему предание о прутьях Сватоплука. Разве эта мудрая аллегория не актуальна сейчас? Княжичи, играючи, ломали отдельные прутья, а вот сколько они ни силились, не смогли сломать связку прутьев.

Вместе со своим товарищем Вашеком, его братом Йозефом и сестрой Либушей Юлек устроил в одной из комнат бабушкиной квартиры «Литературный клуб». В комнате бюст Яна Неруды, книги, альбомы, ноты с творениями Сметаны и Дворжака, комплекты журналов «Славянин», «Веселая мысль», «Чех». Юлек проникновенно читает друзьям стихи Неруды, его знаменитый фельетон «Первое мая 1890 года» о первой в Чехии первомайской демонстрации рабочих, которую поэт назвал «самым памятным Первым маем в человеческой истории».

В «клубе» много фантазируют и спорят. Сколько дерзких, романтических порывов у Юлека и его друзей!

Близился конец войны. Уже третий год грохотали орудия на полях сражений, третий год бороздились окопами и воронками плодородные нивы Галиции, гористая Сербия, солнечные берега итальянской Пиявы и французской Марны, зеленые холмы под Верденом и унылые мазонские степи, третий год умирали солдаты в пыли и грязи окопов. Давно миновали те времена, когда война означала грохот битвы, звон скрещиваемых клинков, риск единоборства, пусть бессмысленного, но дающего надежду, что победит сила или хитрость, полководческое искусство или храбрость солдат, что вообще кто-то победит, а кто-то потерпит поражение. Эта война не знала ни победителей, ни побежденных.

Война привела а, движение миллионы трудящихся. Если в первые годы войны глухой протест против нее выражался в Чехии в стихийных голодных демонстрациях женщин, разрозненных экономических стачках, саботаже организуемых властями патриотических манифестаций, оскорблениях императора и правительства, высказывании пораженческих и прославянских настроений, дезертирстве и укрывательстве дезертиров, массовой сдаче в плен солдат на фронтах, то теперь антивоенные настроения приобрели характер массового антиавстрийского движения. Настроения широких слоев народа, чувство вражды и ненависти к монархии правдиво отразил Ярослав Гашек в своем романе о бравом солдате Швейке.

Пятнадцатого марта в австрийских газетах были опубликованы первые сообщения о революционных событиях в Петрограде: «Россия охвачена вихрем революции, — писала газета „Право лиду“. — Раскаты ее грома, возможно, заглушат и грохот пушек на фронтах».

Февральская революция вызвала замешательство в правящих кругах. Она показала, что существовавшие веками реакционные институты не вечны и что народные массы — это серьезный фактор в «большой политике». «Русская революция, — вспоминал один из современников, — воздействовала на чешскую общественность чудесным образом… В первый момент казалось поразительным, что люди громко, свободно говорят, рассуждают, и не о куске хлеба, а о революции, о свободе…»