Петр Подгородецкий - «Машина» с евреями

Когда новый состав «Машины времени»: Макаревич — Кутиков — Ефремов — Подгородецкий — приступил к репетициям и записи первого альбома, вопрос об авторстве песен как-то не ставился. В первую очередь потому, что большинство из них уже было отрепетировано и отыграно старым составом и, соответственно, зарегистрировано за Макаревичем. Мы просто сделали новые аранжировки, поменяли звучание, а новые песни стали как бы «частью общего дела». А осенью 1979 года появился «Поворот».

Музыку, которая впоследствии стала самым исполняемым хитом последних 25 лет, я написал в тюрьме. Ну не совсем в тюрьме, а в казарме воинской части Внутренних войск МВД СССР в г. Александровке Белгородской области, где служил, охраняя зэков. Более всего эта мелодия была похожа на начинавшие тогда набирать силу итальянские хиты. Медленная такая, лиричная. До сих пор тешу себя надеждой, что найдется какой-нибудь италоязычный поэт, который придумает к ней стихи. Это будет второе рождение «Поворота», который не стыдно будет исполнить какому-нибудь Тото или Пупо. Когда я рискнул предложить ее для исполнения, Кутиков немедленно раскритиковал материал, говоря, что это нуднятина в стиле Макара. Потом попробовал сыграть ее быстрее. «Да это же прямо „Иглз" какие-то», — сказал обычно молчаливый Валера Ефремов.

1980 олимпийский год прошел под знаком «Поворота». Я нисколько не преувеличиваю, говоря о том, что в то время «Машина времени» по популярности стояла наравне с Высоцким и была неизмеримо круче Пугачевой, Леонтьева, Кобзона, Лещенко и прочих «официальных артистов». Говорят, что Высоцкий при жизни не увидел ни одной своей строчки, официально напечатанной на родине. Нам повезло больше. Но в 1980 году сложилась парадоксальнейшая ситуация: группа, которой было запрещено выступать в Москве и ближайшем Подмосковье, не имевшая не только ни одной пластинки, но и приличной записи новой программы, запрещенная к показу на ТВ и передаче по радио (за исключением «Radio Moscow World Service»), команда, которую мало кто слышал «живьем» и знал в лицо, вышла на первые места во всех появившихся в то время музыкальных чартах. Эти таблицы, носившие названия «хит-парадов» или «парадов популярности», составлялись по-разному. Там, где их готовили некие «эксперты», мы лидировали, но не бесспорно, а вот чарты, составлявшиеся по письмам читателей, показывали наше гигантское превосходство. Наиболее престижным в то время было попасть в «Звуковую дорожку» «Московского комсомольца». Это в конце восьмидесятых все хит-парады перешли на коммерческую основу, а тогда в газеты шли тысячи, десятки тысяч писем с одной строчкой: «Машина времени» — «Поворот».

Конечно, без некоторой необъективности не обходилось. Знаю, что наши «болельщики» рано поутру скупали весь розничный тираж «МК» с публиковавшимися в нем купонами, вырезали их и отсылали в редакцию. Много раз я видел на газетных стендах номера газеты с аккуратно вырезанными дырками, на месте которых должны были быть вожделенные купоны. Нам не был нужен никакой пиар. Когда я смотрю на современные предвыборные технологии с графиками, расчетами, гигантскими бюджетами, направленными на то, чтобы заставить людей выбрать какого-нибудь депутата, я вспоминаю восьмидесятые годы и наших преданных сторонников, которых были миллионы. И без всяких там Павловских, Лисовских, Чубайсов и пр.

В таблицах популярности 1980 года «Машина времени» занимала первое место как группа, «Поворот» — как песня, почти все мы — как инструменталисты, а Макаревич и даже Кутиков были в лидерах среди певцов, обгоняя, к примеру, Градского или Леонтьева, Наши песни к лету 1980 года стали появляться в сборниках (например, на пластинках «Тбилиси-80» или «С Новым годом!» «засветилась» крайне безобидная песня «Снег»). А магнитофонные записи, иногда жутчайшего качества, сотнями тысяч расходились по стране. При этом нас из-за похожего звука и близкого духа иногда путали с «Воскресеньем» или наоборот. Часто на одной стороне пленки была наша запись, а на другой — «воскресники». Но мы были неизмеримо больше известны. Весной 1980 года в «МК» была впервые опубликована наша афиша в качестве иллюстрации к статье «Поворот», которую написал не то Артем Троицкий, не то Женька Федоров. Теперь нас могли даже узнавать в лицо, хотя я лично на этом графическом изображении, сделанном отцом Макара Вадимом Григорьевичем и самим Андреем, мягко говоря, «не получился». Зато Макар, Кутиков и особенно Мелик-Пашаев были очень узнаваемы.

Кстати, говоря о том, что наши выступления были запрещены в Москве, я несколько погрешил против истины. Для нас просто были закрыты официальные каналы, но на «корпоративные вечеринки», как это называется теперь, запрет не распространялся. Мы играли в ДК МВД и в Школе КГБ, в НИИ и клубе газеты «Правда», на других ведомственных площадках. Иногда это было в качестве «шефства», иногда оплачивалось. Но большие площадки были для нас закрыты. В то время никто не выступал, к примеру, на большой арене «Лужников». Думаю, мы элементарно собрали бы полный стадион, причем не на один концерт. Во всяком случае, в провинции двадцати-тридцатитысячные стадионы были не редкостью.

Олимпийским летом 1980 года «Машину времени» было решено, как и других «сомнительных» артистов, отправить подальше от Москвы. Но если кого-то послали «топтать зону», а других — за 101-й километр, то с нами поступили крайне гуманно. Нам «открыли» Питер и южные гастроли. В другое время это было бы знаком огромного доверия, да и мы сами тогда думали, что нам оказывают благодеяние. На самом деле, питерские гастроли в июне были «затравкой», а поездка по маршруту Ялта — Анапа — Новороссийск — Геленджик — Сочи — Волгоград без заезда в Москву заняла у нас июль, август и полсентября. О первой питерской поездке до сих пор вспоминаю с ностальгией. Переполненный Дворец спорта «Юбилейный», наши афиши на каждом шагу, толпы фанатов, раскачивавших «Икарус» так, что он грозил перевернуться, десятки, если не сотни девчонок у служебного выхода, только ждавших указующего перста и магического слова «Ты!». Главное было — не нарваться на несовершеннолетнюю, которых, конечно, было большинство. Но и такие проколы случались: как-то я получил себе в гости семнадцатилетнюю девицу, выглядевшую на все 25. Заботливые администраторы гостиницы позвонили мне и спросили, известно ли уважаемому Петру Ивановичу, сколько лет девочке и чьей дочерью она является. После этого мной была немедленно дана команда на «одевание» и обиженная девица удалилась.

Жили мы тогда как суперзвезды, в гостинице «Прибалтийская», куда вход обычным советским гражданам был запрещен. Ее построили только в 1978 году специально для приезжавших в Питер «оторваться» финнов. Они брали в Хельсинки такси, ехали в Питер, а потом неделю бухали так, как могут только люди этой национальности. Там мы увидели граждан страны Суоми, лежащих в коридорах, блюющих в плевательницы в холле отеля, ползающих на четвереньках от столика к столику в ресторане. Самое интересное, что их в общем-то никто не останавливал, — гости все-таки. Кстати, скажу вам, мы пили больше, а подобные художества позволяли себе в исключительных случаях. Наверное, дело в отечественном менталитете. Или в чем-то другом, столь же загадочном и неизведанном. Там я впервые увидел, что такое настоящий номер «люкс», — двухэтажное помещение с гостиной, роялем, панорамным видом на Финский залив и прочими «излишествами». Жил в нем, конечно, Макаревич, но мы все собирались там каждый вечер, чтобы хорошенько расслабиться. Естественно, у нас перебывали все валютные путаны, работавшие в круглом барчике внизу, причем исключительно на добровольной основе. Давали они артистам из любви к искусству, а не к деньгам. Самое интересное, что они таскали нам еще и блоки сигарет из «Березки» и «Камю», купленный в валютном баре. Вот что такое — народная любовь!