Петр Фролов - Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года

Чем занимался Генрих Люшков после того, как он в августе 1931 года был переведен в Москву, и каких достиг результатов – известно многим. Для тех, кто не в курсе, поясним, что с 17 августа 1931 года Люшков работает в секретно-политическом отделе ОГПУ СССР начальником 2-го (крестьянского) отделения и по совместительству помощником начальника отдела, а 5 июля 1933 года его повышают до заместителя начальника того же отдела.

Про свою работу на Лубянке Генрих Люшков расскажет в 1938 году, перебежав к японцам:

«… Я имел отношение к следующим делам:

1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 года.

2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в 1935 году.

3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 года…».

Его усердие было отмечено вторым знаком «Почетный работник ВЧК – ОГПУ» и званием комиссара госбезопасности 3-го ранга. В августе 1936 года он был назначен начальником УНКВД по Азовско-Черноморскому краю. Там он «прославился» незаконными методами ведения следствия. В июле 1937 года Люшкова наградили орденом Ленина и назначили начальником УНКВД по Дальневосточному краю. На новом месте новый начальник краевого управления внутренних дел активно начал «чистку». В январе 1938 года нарком внутренних дел Николай Ежов поставил в пример другим начальникам региональных управлений деятельность Генриха Люшкова, под руководством которого было репрессировано 70 тысяч «врагов народа» – самый высокий показатель в стране[5].

Вот такая противоречивая личность. В начале двадцатых годов самоотверженно боролся с бандитизмом, а спустя десять лет так же фанатично истреблял «врагов народа», даже не пытаясь понять, кто из репрессированных действительно вредил советской власти, а кто стал жертвой произвола.

Генриха Люшкова также обвиняют в том, что он выдал огромное количество секретов Красной Армии. Он действительно много сообщил японцам, но часть переданной им информации заставила Токио частично пересмотреть свои агрессивные планы относительно советского Дальнего Востока и отказаться от крупномасштабного вторжения.

В конце восьмидесятых годов японский историк Хияма Есиаки встретился с Коидзуми Коитиро. Пятьдесят лет назад последний был младшим офицером 5-го отдела Второго управления Японского генерального штаба, занимавшегося сбором разведывательных данных об СССР. Ветеран японской военной разведки сообщил:

«…Кинами Юкио, бывший в то время в чине майора, доставил Люшкова на самолете в Токио. Затем Люшков для установления личности был направлен в специальный отдел обеспечения безопасности министерства внутренних дел, где он подвергся допросу со стороны помощника полицейского инспектора, которого звали, насколько я помню, Сакадзаки.

Я припоминаю, что на следующий день у нас в пятом отделе появился майор Кинами, представивший свои соображения по этому делу начальнику пятого отдела Кавамата Хидэто и беседовавший с начальником управления Хомма Масахару.

Говорили, что вскоре в связи с этим делом к нам прибыл офицер германской тайной полиции (гестапо). Но эти сведения неточны. На самом деле тогдашний германский военный атташе в Токио Шерр обратился к нашему командованию с просьбой ознакомить его с протоколом допросов Люшкова, однако, поскольку в то время еще не был заключен договор с Германией о военно-оборонительном союзе, наш генштаб вежливо отклонил эту просьбу.

Я слышал, что допросы Люшкова проводились в уединенном особняке, расположенном в Токийском районе Кудан. Майор Кинами создал особую группу под своим руководством, в которую были включены специалисты по Советскому Союзу из генерального штаба и иностранного отдела министерства внутренних дел. Так возникла «контора Кудан». Это название было присвоено группе для сохранения секретности.

Протоколы допросов Люшкова должны были храниться в подземном архиве генштаба и в конце войны уничтожены. Таким образом, в настоящее время они вряд ли сохранились. Однако во время событий (у реки Халхин-Гол) они были еще в целости и сохранности, и с частью из них я был ознакомлен.

Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных Силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, т. е. на конец июня 1938 г., наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий. В тыловом резерве у нас находилось 2 дивизии, и 23 дивизии вели боевые действия против Китая.

Мы убедились в абсолютной необходимости иметь на советском направлении, по крайней мере, 19 дивизий, так как имевшихся в наличии 9 дивизий для обороны в случае нападения Советского Союза было совершенно недостаточно.

Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел генштаба пришел к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий. К этому еще следовало добавить примерно 10 кавалерийских дивизий армии Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики. – Прим. ред.), а также ее внутренние войска, которые, по оценке Люшкова, насчитывали около 50 тыс. солдат.

Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков – только 170.

До этого мы полагали, что советские и японские вооруженные силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР.

Обычно генеральный штаб императорской армии составлял к началу сентября каждого года планы боевых операций на следующий год. Однако ввиду развертывания военных действий в Китае такой план на 1938 г. своевременно составлен не был. Временный вариант плана боевых операций против СССР на 1938 г. был подготовлен лишь в марте этого года. По этому плану представлялось вероятным, что Советский Союз может вмешаться в японо-китайский вооруженный конфликт. Но теперь, в свете полученной информации, стало очевидно, что если такое вмешательство произойдет, то сдержать Советский Союз будет фактически нечем. Таким образом, расширение японо-китайского вооруженного конфликта требовало внесения кардинальных изменений во все наши стратегические планы, чтобы парировать советскую угрозу.