Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 3)

Все эти реакции трудно было истолковать иначе, как неспособность или нежелание западных держав защищать далее свою созданную в Версале и после него систему сохранения мира. Уже год тому назад, после вялой реакции на восстановление всеобщей воинской повинности, Франсуа-Понсе с озабоченностью отмечал, что Гитлер, должно быть, теперь убежден в том, что может «позволить себе все и диктовать Европе законы» [43]. Ободренный в равной степени ликованием собственного народа, а также слабостью и эгоизмом другой стороны, он, подобно альпинисту, пробирающемуся по карнизу над пропастью, подымался все выше и выше. Во время возвращения из триумфальной поездки по вновь занятой Рейнской области, после речи перед Кельнским собором, которую предварял звон колоколов, а завершала Нидерландская благодарственная молитва и последующая пятнадцатиминутная пауза в работе радиостанций, он еще раз выразил в своем специальном поезде в небольшом кругу приближенных облегчение тем, что другая сторона была так нерешительна: «Как я рад! Господи, как я рад, что дело прошло так гладко. Да, мир принадлежит смелому. Ему помогает Бог». Во время поездки через ночной Рур, мимо зарниц домен, мимо отвалов и шахтных копров, им овладело одно из тех настроений взлета над своим обычным «я», которое пробуждало в нем желание слушать музыку. Он попросил поставить пластинку с музыкой Рихарда Вагнера и после увертюры к «Парсифалю» впал в медитацию: «Свою религию я строю из „Парсифаля“. Служба Богу в торжественной форме… Без наигранного смирения… Богу можно служить только в одеянии героя». О том, как недалеко он ушел от своего начального этапа эволюции с его пропитанной обидами затхлостью даже теперь, когда он был избалован почти непостижимыми успехами и был еще почти оглушен ликованием, как мало спокойствия и великодушия было в нем даже в моменты счастья, свидетельствует его замечание, сделанное после того, как прозвучал траурный марш из «Гибели богов»: «Впервые я услышал его в Вене, в опере. До сих пор помню, как будто это было сегодня, какое омерзение у меня вызвал вид лопочущих между собой евреев, в их лапсердаках, мимо которых пришлось пройти, возвращаясь домой. Более резкого противоречия вообще нельзя себе представить: великолепная мистерия умирающего героя и это еврейское отребье!» [44]

Поначалу занятие Рейнской области почти не изменило фактического соотношения сил между европейскими державами. Но оно позволило Гитлеру получить прикрытие на Западе, которое было ему безусловно необходимо для достижения целей на Юго-Востоке и на Востоке, становившихся все более близкими. Как только волнения из-за этой акции улеглись, он начал сооружать линию укреплений вдоль немецкой западной границы. Германия поворачивалась на Восток.

Частью психологической подготовки поворота на Восток было усиливающееся осознание коммунистической угрозы. И как будто бы он сам сидел за клавишами исторического процесса, события стали идти по весьма выгодному для Гитлера руслу. Одобренная прошедшим летом Коминтерном новая тактика Народного фронта привела к впечатляющим успехам сперва в феврале 1936 года в Испании, а вскоре затем и во Франции, где победа объединенных французских левых на выборах помогла прежде всего коммунистам, которые смогли увеличить число своих мандатов с 10 до 72; 4 июня 1936 года Леон Блюм сформировал правительство Народного фронта. Шестью неделями позже, 17 июля, военный мятеж в Марокко положил начало гражданской войне в Испании.

На обращение испанского правительства за помощью к французскому правительству Народного фронта и к Советскому Союзу вождь мятежников генерал Франко ответил аналогичной просьбой в адрес Германии и Италии. Вместе с испанским офицером два национал-социалистических функционера отправились из марокканского города Тетуан в Берлин, чтобы передать Гитлеру и Герингу личные письма Франко. Хотя и в МИД, и в военном министерстве отказались официально принять делегацию, Рудольф Гесс решил проводить их к Гитлеру, который находился на ежегодном вагнеровском фестивале в Байрейте. Вечером 25 июля три посланца передали письма возвращавшемуся с открытой фестивальной площадки Гитлеру, и под воздействием эйфорического настроения момента, без согласования с соответствующими министрами было принято решение активно поддержать Франко. Геринг как главнокомандующий люфтваффе и фон Бломберг незамедлительно получили соответствующие указания. Самой важной и, может быть, сыгравшей даже решающую роль мерой было скорейшее направление нескольких соединений самолетов Ю-52, при помощи которых Франко мог перебросить свои части через море и создать плацдарм в континентальной части Испании. В последующие три года он получал поддержку в виде поставок военной техники, технического персонала, советников и прежде всего помощи известного легиона «Кондор», однако немецкое содействие не оказывало существенного влияния на ход войны, по своим масштабам оно бесспорно далеко уступало численности сил, выделенных Муссолини. Изучение документов, касающихся этой войны [45], позволяет сделать весьма примечательный вывод, что Гитлер и в этом случае опять руководствовался в своих действиях прежде всего тактическими соображениями, проявляя холодный рационализм, совершенно свободный от идеологических факторов: он годами почти ничего не предпринимал для обеспечения победы Франко, но делал все, чтобы не дать погаснуть конфликту. Он давно понял, что его шанс был связан только с кризисом. Лишь необходимость признаться в подлинных интересах, чего требует каждая критическая ситуация, разлад прежних связей, их разрыв и переориентация дают простор для игры политической фантазии. Поэтому подлинная выгода, которую мог извлечь Гитлер из гражданской войны в Испании и действительно извлек, искусно управляя ходом событий, состояла в той встряске, которой он подверг прочно сложившиеся отношения в Европе.

В сравнении с этим блекнет всякий иной выигрыш, как бы велико ни было значение возможности опробования немецкой авиации и танковых частей в боевых условиях. Еще более весомым моментом было впервые продемонстрированное в военной схватке превосходство над всеми соперничавшими политическими системами. В криках возмущения, наполнявших весь цивилизованный мир в связи с обстрелом порта Альмерия или бомбардировкой Герники, сквозил все же и трепет извращенного уважения к нечеловеческой дерзости, с которой здесь был брошен вызов коммунистической угрозе и в конце концов дан ей отпор: это был, в более широкой сфере, старый опыт Гитлера, приобретенный во времена побоищ в залах собраний, который говорил о привлекательной силе воздействия террора на массу.