Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности - Владимир Николаевич Перцев
К нарисованной нами картине дворянского и военного государства, каким была Пруссия при Фридрихе II, надо прибавить еще одну черту: это жесткий прессинг, который особенно чувствовали на себе дворяне и бюргеры. Фридрих вмешивался во все — не только в управление, но и в частную жизнь своих подданных. Он не верил в способность прусских граждан самостоятельно определять свои выгоды до такой степени, что посылал драгун наблюдать за культурой яблочных плантаций, разведению которых в Пруссии он придавал очень большое значение. Он сам назначал деревни, которые нужно колонизовать, определял улучшения, которые надо произвести, фабрики, которые надо основать, само число рабочих для них. Он не доверял никому, даже своим собственным министрам, и, по словам Гердера, третировал публику, как одну только «декорацию для придворных торжеств». Это систематическое отучивание прусского общества от всякой самодеятельности дало себя знать уже при ближайших преемниках Фридриха II и было одной из главных причин разгрома Пруссии при Иене.
Если мы теперь подведем итог сказанному о Фридрихе II, то увидим, что и при нем Пруссия представляла собой компромисс между абсолютизмом монархической власти и аристократическими привилегиями дворянской касты. За время правления монарха-просветителя в Пруссии не выработалось тех предпосылок будущего прогрессивного развития, которые в то время уже существовали во Франции, — ни образованного и активного третьего сословия, ни масс, готовых к освобождению. Массы были принижены и задавлены крепостным правом, горожанам же Фридрих II всегда предпочитал аристократическую касту, и при нем третье сословие далеко еще не представляло из себя того, чем оно было во Франции. Французская монархия XVIII в. до известной степени нивелировала общественные различия, допуская на высшие должности в государстве людей из класса буржуазии и стесняя власть помещиков на местах; прусские же приемы управления при Фридрихе II выдвигали на первый план дворянство, — и в качестве главного орудия управления, и в качестве важнейшей военной опоры государства, и в качестве первенствующего на местах сословия. Поэтому-то прусской монархии в XVIII в. едва ли можно отдавать какое-нибудь предпочтение перед французской, как это обыкновенно делают немецкие историки. Один из них, Дройзен, утверждал, «что жизненным элементом нового монархического суверенитета (в XVIII в.) была трибунская власть». Но это утверждение ни на чем не основано; наоборот, слабостью старого прусского режима было то, что он был основан на неравенстве и ничего не сделал для его устранения.
Глава III
ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ II
и ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ III
Кризис
Мы видели, что при Фридрихе II военный расцвет Пруссии не находился в должном соответствии с ее социальным развитием: с приниженностью крестьянского сословия и со слабостью городских классов. Единственной общественной силой была при нем земельная аристократия, т. е. дворянство. Эта социальная отсталость Пруссии была вполне очевидна для Фридриха II, но он ничего не сделал и не хотел сделать для ее устранения. Между тем своей агрессивной политикой он впутал Пруссию в мировые отношения; после Фридриха II Пруссия уже не могла не принять в той или иной форме участия в мировом пожаре, который разгорелся в Европе по сигналу, данному французской революцией. Для полуфеодального государства, каким была тогда Пруссия, задача оказалась непосильной, и в международном состязании, которое произошло на полях Европы в десятилетия, последовавшие за смертью Фридриха, она утратила и свою недавнюю боевую славу, и занятое с таким трудом место первоклассной военной державы.
Упадок Пруссии обнаружился уже при ближайшем преемнике «великого» короля, его племяннике Фридрихе Вильгельме II (1786–1797 гг.). В его натуре едва ли не самой преобладающей чертой был мистицизм; эта черта передалась затем многим из его потомков и вошла наряду с пресловутой практичностью и культом военной силы в духовный облик большинства представителей династии Гогенцоллернов. Мистицизм Фридриха Вильгельма II был неразрывно связан с идеологией абсолютизма, потому что он считал абсолютную монархию божественным учреждением, а иерархов — чем-то вроде посланников небес, призванных осуществлять на земле высшие цели. Двор короля был всегда наполнен всякого рода духовидцами и теософами, среди которых большая часть были, конечно, простыми шарлатанами. Его потсдамская библиотека была составлена из книг исключительно мистического содержания. Его наиболее влиятельные министры — Бишофсвердер и Велльнер принадлежали к знаменитому розенкрейцерскому ордену, в котором шарлатанские претензии на высшее знание удивительным образом сочетались с крайней нестерпимостью ко всем инакомыслящим. Велльнер был одновременно министром юстиции, народного просвещения и духовных дел, и при нем настало время самого крайнего обскурантизма и гонения на просветителей. 9 июля 1788 г. он издал указ, которым устанавливался контроль за деятельностью лиц духовного звания. «Всем кандидатам, — говорилось в этом указе, — образ мыслей которых не будет признан чистым и правоверным, отныне будет закрыт доступ к священству, ибо это — единственное средство оградить церковь от заразы». Так как в руках священников тогда находилось почти все народное образование, то оно прониклось духом ханжества и обскурантизма. Другим указом (от 19 декабря 1788 г.) Велльнер подчинил самому мелочному надзору со стороны цензуры все политические сочинения. Мирабо, который в то время посетил Берлин и написал «Историю берлинского двора», почти с отчаянием восклицал, имея ввиду Бишофсвердера и Велльнера: «Чем станет судьба страны, которой будут руководить жрецы и визионеры!» Мистические увлечения Фридриха Вильгельма II, как это часто бывает, влияли и на чувства. Он был женат четыре раза, из них два раза морганатическим[6] браком, причем вступая в третий брак, он даже не позаботился развестись со своей второй женой. Кроме четырех жен он имел еще и немало любовниц, одна из которых (графиня Лихтенау) играла довольно видную политическую роль. В придворных сферах непрекращающейся серией шли разного рода скандалы, и Мирабо имел полное право охарактеризовать берлинский двор как «благородный кабак», в котором главную роль играют «бессовестные интриганы, жалкие посредственности
