Николай Шахмагонов - Екатерина Великая в любви и супружестве
Но теперь предстояло спрятать концы в воду. Ни сама императрица, ни великая княгиня не были заинтересованы в огласке. К тому же огласка могла поколебать и так еще не слишком прочный трон, расшатанный весьма частыми в первой половине XVIII века дворцовыми переворотами.
То, что в официальной истории не осталось и намека на отцовство Салтыкова, вполне понятно – это противоречило интересам двора.
Владислав Ходасевич, внимательно изучавший биографию Павла I, не мог обойти стороной его происхождение. Он проанализировал все то, что было известно о способностях Петра Федоровича, и выяснил, что с помощью некоего Брессана, камер-лакея Петра Федоровича, в Ораниенбауме отыскали «хорошенькую вдову г-жу Грот, согласившуюся „испытать“ великого князя». Об этой вдове Грот императрица упоминала в «Чистосердечной исповеди», написанной ею 21 февраля 1774 года и адресованной Григорию Александровичу Потемкину.
Петр Федорович испытания не выдержал. Но надо было каким-то образом доказать обществу способности великого князя к деторождению, ведь двор уже заговорил о романе Сергея Салтыкова и великой княгини Екатерины. Лучший способ бороться со слухами – распустить другие слухи. В распускании слухов принял участие и Сергей Салтыков, который, сумев втереться в доверие к великому князю, уговорил обратиться к врачам, которых сам и предложил, поскольку их задача была если не вылечить, то, по крайней мере, объявить об излечении и хотя бы в глазах общества «сделать его настоящим мужем Екатерины».
Обращение к врачам не привело к излечению, и спустя три года, когда Екатерина родила дочь Анну, Петр Федорович заявил в кругу близких ему друзей, что бог знает, откуда берутся беременности у его жены, что он совершенно ни при чем и не знает, должен ли принимать на свой счет рождающихся детей. Разве это не является еще одним доказательством того, что Павел Петрович не его сын?!
Владислав Ходасевич писал:
«Салтыков не только считал себя отцом ребенка, но и позволял себе впоследствии намекать на это при иностранных дворах».
В «Чистосердечной исповеди» Екатерина II сообщила: «По прошествии двух лет Сергея Салтыкова послали посланником, ибо он себя нескромно вел, а Марья Чоглокова у Большого Двора уже не была в силе его удержать».
Он был отправлен в Швецию и Саксонию с известием о рождении наследника Павла.
В своих «Записках…» Императрица упомянула об этом посольстве:
«Я узнала, что поведение Сергея Салтыкова было очень нескромно и в Швеции, и в Дрездене, и в той и в другой стране он, кроме того, ухаживал за всеми женщинами, которых встречал».
Кроме чего? Императрица не указала, но, скорее всего, ей не нравились его намеки на то, что он является отцом Павла.
Так чей же сын Павел I?
Нередко можно слышать от читателей вопрос: если Павел сын Салтыкова, почему же он столь сильно похож на Петра Федоровича? Этот вопрос навеян исторической литературой, причем, в первую очередь, теми произведениями, которые «обслуживали» сохранение династической тайны, раскрытие которой могло быть не только неприятно, но и опасно для русского престола. Но разве кто-то пытался сравнивать портреты Сергея Салтыкова и Павла? А если их сравнить, то можно убедиться, что в них очень и очень большое сходство.
Думается, причины надо искать не столько в происхождении, сколько в том, в каких условиях оказались и Петр Федорович, и Павел Петрович. Оба они очень долгое время ожидали своего часа вступления на престол, а потому страдали от недостатка самостоятельности, вызванной положением наследника престола, но не императора.
Что же касается раздражительности, вспыльчивости и подозрительности, то у Павла они не были врожденными. Его биографы в один голос утверждают, что Павел рос живым, общительным, весьма развитым отроком, а его учитель математики Порошин даже заявлял, что «если бы Павел Петрович были партикулярным, то они могли вполне стать нашим российским Паскалем», то есть очень высоко ценил его способности к математике.
Известно, что Павел Петрович прекрасно танцевал, причем многие придворные балы были открываемы первым танцем его с матерью – императрицей Екатериной, после чего он танцевал с придворными дамами. Он был великолепным наездником и легко побеждал в конных состязаниях, так называемых «каруселях». Ну и, конечно, вовсе не о сходстве с Петром Федоровичем говорит то, что у него не было слабости в том вопросе, в котором была слабость у его мнимого отца.
У Павла Петровича, как известно, было четыре сына и четыре дочери. А в последнее время доказано, что незадолго до второго брака у него родился сын от романа с Софьей Чарторыжской, которого нарекли Симеоном Афанасьевичем Великим.
Вот как оценивает автор «Истории русского масонства» Борис Башилов черты характера Павла, «прежде чем тяжелая, ненормальная жизнь, которая досталась на его долю, подорвала его силы»:
«Многие из знавших близко Павла I лиц единодушно отмечали рыцарские черты его характера. Княгиня Ливен утверждала: „В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большой искренностью“».
В мемуарах командира (в 1755–1758 гг.) лейб-гвардии Семеновского полка Андрея Ивановича Вельяминова-Зернова мы встречаем такую характеристику нравственного облика Павла I:
«Павел был по природе великодушен, открыт и благороден; он помнил прежние связи, желал иметь друзей и хотел любить правду, но не умел выдерживать этой роли. Должно признаться, что эта роль чрезвычайно трудна. Почти всегда под видом правды говорят царям резкую ложь, потому что она каким-нибудь косвенным образом выгодна тому, кто ее сказал».
Де Санглен в своих мемуарах писал, что «Павел был рыцарем времен протекших». Если быть точным, то правильнее было бы сказать не «рыцарь», а «витязь», ибо рыцарь – плохое слово. Рыцарь – не наше слово. Рыцарство для России – это жестокие набеги звероподобных тевтонов на псковские и новгородские земли, это осквернения православных святынь, это убийства и сожжения заживо детей, женщин, стариков, это бесчеловечные пытки попавших в плен русских воинов. Рыцарство – это агрессия, это коварный удар из-за угла. Вспомним, с каким ожесточением рвались на Русскую землю, стонавшую под ордынским игом, немецкие псы-рыцари. Они «по-рыцарски» спешили воспользоваться ослаблением Руси, чтобы грабить, жечь и убивать. И подобных примеров не счесть. Так что же такое рыцарство? На Руси рыцарей не было. На Руси были витязи, для доказательств достоинств которых не нужно было прибавлять «благородный».
Благородство, честь, достоинство – отличительная черта каждого православного витязя. На Западе же, сами того не осознавая, подчеркивали, что тот, кого зовут «благородный рыцарь», быть может, и имеет человеческие качества, остальные же рыцари – просто низкие и коварные убийцы. Рыцарством, по-видимому, считается на западе и рыцарский поступок папы римского, который в канун нашествия полчищ хана Батыя на Русь запретил купцам католических стран продавать русским князьям стратегическое сырье, а самому Батыю сделал подарок, послав военным советником своего агента, рыцаря, заметьте, католического ордена Святой Марии Альфреда фон Штумпенхаузена. Этот рыцарь согласовывал по задачам, рубежам и времени действия западных бандитов с бандитами степными. А задачи и у тех и у других были примерно одинаковы – захват чужих земель и чужого добра, порабощение народа и приобретение рабов. Ну и, конечно, борьба с православной верой, объединяющей Русские земли и мешающей коварным планам рыцарских и степных хищников.
Гитлеровское командование награждало рыцарским крестом своих звероподобных убийц, которые с большим удовольствием бомбили города и села, гонялись за санитарными поездами, расстреливали беженцев…
Впрочем, называя государя императора Павла I рыцарем времен протекших, его современник де Санглен просто не задумывался над истинным значением слова «рыцарь». Он отдавал должное личному мужеству Российского Императора. Не только де Санглен, многие европейские политики были потрясены поступком Павла I, который, желая уничтожить наполеоновские войны в самом зародыше, послал вызов на дуэль Наполеону Бонапарту. Государь предложил «корсиканскому чудовищу» (так звали Наполеона сами французы) драться в Гамбурге и поединком положить конец кровавым битвам в Европе, вызванным Французской революцией. Гвардейский полковник Николай Александрович Саблуков, долгое время находившийся в числе приближенных к императору людей, отметил: «Несмотря на всю причудливость и не современность подобного вызова, большинство европейских монархов отдали полную справедливость высокогуманным побуждениям, руководившим Русским Государем, сделавшим столь серьезное предложение с полною искренностью и чистосердечием».
