Василий Потто - Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях

Не успели опомниться в Ставрополе от этого происшествия, как сделаны были три новых нападения, – погибли опять хутора отставных казаков Рыбалкина и Паншина, и угнан был большой табун Хоперского полка, ходивший на речке Калаусе. Замечательно, что во всех этих случаях неприятель ни разу не был настигнут казаками. Только на Калаусе он имел жаркую схватку с ногайцами, которых собрал на тревогу урядник Косякин, временно исправлявший в то время должность ногайского пристава. Это был уже третий случай, когда ногайцы одни, без содействия казаков, вступали в открытый бой с противником. Двадцать человек, имея в голове Косякина и князя Эдигара Мансурова, прибывшего сюда погостить из Тахтамыша, смело ударили в шашки на шестьдесят горцев и отбили половину табуна; но отбить остальную половину не удалось – не хватило сил.

В то время как мелкие шайки, пользуясь густыми туманами, совершали свои экскурсии в окрестностях Ставрополя, над старой Кубанской линией также собиралась гроза – готовилось большое вторжение, затеянное в горах двумя ногайскими султанами: Саго и Саламат-Гиреем. К счастью для нас, между предводителями во время их совещаний возникли разногласия, окончившиеся обоюдной ссорой. Они разошлись врагами. Саго остался при партии, а Саламат скрылся и через своих лазутчиков дал знать обо всем генералу Антропову. Линия тотчас оповещена была об опасности, и командир Кавказского линейного казачьего полка майор Васмунд стянул небольшой отряд в станицу Казанскую.

25 сентября, часов в девять вечера, секреты дали знать, что неприятель, в числе пятисот человек, переправившись через Кубань, идет к хуторам Рогачевским. Дорога эта была хорошо знакома султану, который до побега в горы долго жил на Кубани, как раз напротив этих хуторов. Васмунд выждал время, когда партия значительно уже отошла от Кубани, и послал за ней Гречишникова с его лихой тифлисской сотней, а сам с ротой пехоты, с орудием и другой линейной сотней занял переправу, которую горцы не могли миновать при отступлении. В то же время восемьдесят стрелков скрытно расположились недалеко от него, в лесу, как раз напротив самого брода.

Гречишников пошел не по дороге, а стороной, по мягкой пахоте, чтобы заглушить конский топот и не дать неприятелю открыть себя преждевременно. Горцы шли быстро. Перед ними замелькали уже огоньки в маленьких домиках Рогачевских хуторов, когда до слуха их предводителя донесся вдруг явственно отдававшийся в вечерней тишине шум скачущей конницы. Саго сообразил, что движение его открыто и что его преследуют. В голове его мелькнула догадка об измене Саламат-Гирея. Он остановил партию и круто повернул назад к переправе. В этот момент показался Гречишников. Горцы пустили коней во все повода, но линейцы настигли толпу и, врезавшись в середину, рубили ее до самой Кубани. Здесь ожидало партию новое разочарование – переправа занята пехотой. Отбитые от брода пушечным и ружейным огнем, поражаемые стрелками из леса, горцы бросились назад и попали опять под шашки линейцев. Смятение сделалось полное. Выстрелы, короткими молниями прорезывавшие сгустившийся мрак ночи, озаряли по временам эту полную трагизма картину поражения. Не видя другого спасения, горцы стали бросаться в Кубань прямо с крутого обрыва и гибли десятками: одних уносило течением, других настигали пули. Сам предводитель султан Саго и один из лучших абадзехских вожаков были убиты. Горцы не успевали подбирать тела и даже раненых бросали на произвол судьбы.

С нашей стороны потери не было. Эмануэль в самых восторженных отзывах говорит в своем донесении о майоре Васмунде, который выехал в дело больной и не только всю ночь не сходил с коня, но даже принимал участие в рукопашной схватке.

Весть о катастрофе 25 сентября быстро облетела все горы; к счетам, не совсем еще сведенным между казаками и горцами, теперь прибавился новый – трагическая смерть султана Саго. Никто из горцев не указывал прямо на того, кого подозревали в измене, но все давали понять, что его знают; по его адресу произносились даже угрозы. Сам Саламат-Гирей почувствовал неловкость своего положения. Опасаясь репрессалий со стороны своих неприятелей, он послал сказать генералу Антропову, что охотно перешел бы на сторону русских, если бы не боялся, что Джембулат преградит ему дорогу. Антропов быстро собрал отряд и 3 октября выступил с ним на Лабу. Переправы, однако же, не было. Это обстоятельство замедлило наступление наших войск, а между тем Джембулат, воспользовавшись им, занял крепкую позицию на дороге к речке Ходз, так как он не сомневался, что русские идут освободить Саламат-Гирея. Чтобы заставить его сойти с дороги, Антропов прибег к диверсии. Триста донских казаков под командой полковника Залещинского посланы были верст за пятнадцать на поля махошевцев и беглых кабардинцев, убиравших в то время хлеба. Джем булат угадал намерения Антропова и с партией в шестьсот человек стремительно атаковал казаков. В первую минуту атаки Залещинский был ранен пулей в шею; принявший от него команду есаул Лучкин также выбыл из строя, раненный из пистолета в упор. Донцы, лишившиеся начальников, очутились в опасном положении. К счастью, в это самое время на помощь к ним подошли два орудия, под прикрытием целого взвода стрелков. Джембулат устремился на нового противника, но меткий огонь с одной стороны и атака казаков, бросившихся в пики, с другой – положили конец ожесточенной схватке. Джембулат отступил, и партия его разошлась по домам. Теперь преграды между Саламат-Гиреем и русским отрядом не существовало; но хитрый ногаец, внимательно следивший за ходом дела, сообразил, что иметь своим врагом темиргоевского князя не совсем удобно, а потому не только не пошел на соединение с отрядом, но даже отодвинулся в глубь страны, желая показать, что ничего общего с русскими он не имеет. Антропов напрасно простоял целые сутки, поджидая султана, и должен был, наконец, вернуться домой, потеряв в своей бесполезной экскурсии двух офицеров и шесть нижних чинов.

Таким образом, экспедиция не только не принесла тех результатов, которых от нее ожидали, но подняла даже дух неприятеля. Смелость горцев дошла до своего апогея: достоинство русского оружия требовало возмездия, – и этим возмездием было покорение в октябре 1828 года неприступного Карачая.

XXVII. ПОКОРЕНИЕ КАРАЧАЕВЦЕВ

В верховьях реки Кубани, по горным отрогам Эльбруса, жило непокорное нам общество карачаевцев, числом до восьми тысяч душ обоего пола. Карачаевцы считали себя выходцами из Крыма, были мусульманами, говорили на татарском языке и находились в полувассальном отношении к кабардинцам, на земле которых паслись их стада. Имея очень мало земли для хлебопашества, они занимались скотоводством и разводили прекрасные породы овец, выделывая из их шерсти грубые сукна, паласы и бурки, не уступавшие андийским по красоте и прочности.