Владимир Бондаренко - Поколение одиночек

Яркий взлет и шумная известность, череда литературных вечеров сменяются затишьем, неспешной работой и над собой, и над новыми стихами, обретается новая стабильность в жизни, и их поздний дружный и крепкий союз с поэтом Юрием Гусинским даёт Ребровой совсем иное качество стиха. Вырастает заметно и мастерство, приходит знание и русской, и мировой поэзии. Татьяна Реброва погружается в мировую культуру, её стихи уже перекликаются со стихами известных мировых поэтов. Казалось, третий круг жизни дарит ей желанный покой. Можно неспеша наслаждаться стихами восточных поэтов и находить отклики на их поэтические медитации. Читает она у китайского поэта средневековья Ли Цин Чжао: «Лежу на кровати, на луну гляжу / Сквозь шёлковую сетку на окне», и возникает её уже чисто ребровский страстный, драматичный отклик:

Сколько же людей высокую лунуВидели в окнеИ на полуОзеро голубоватое!Мучает же не меня однуСердце виноватое…

Находит у того же Ли Цин Чжао размышление о ветре: «Сколько мной пережито!.. О том / С ветром я поделюсь…» Татьяна Реброва с ветром не делится. Она сама и есть – ветер.

Ветра в поле ищи,Ветра в поле.Это значит, меня —Я на воле…Ты и он с ветра спросите строго.Только жен ваших шёлк золотой теребя.Ветер где? Умолчит от него и тебяТо, что я-то одета убого.Ну а мне прошумит, что не зряЯ просила у них лучшей доли…

Она и в этот свой спокойный период напрашивается на неспокойствие и драму, как бы выпрашивает у судьбы более тяжкой доли. В её поэтическом театре нет спокойных ролей со счастливым концом. Что-то же требовало от неё отбирать в истории в свою поэзию лишь трагические, взвихренные судьбы.

Что цвет и нрав меняет вдруг и заМгновение до смерти,Яд конфетки.Как знак отличья Медичи…

Вот она и дождалась своего знака отличия. Внезапно и скоропостижно умер её друг, её спаситель, её муж, хороший русский поэт Юрий Гусинский, с которым когда-то мы вместе работали в «Литературной России». Она вновь лишилась не только близкого человека, но и саму себя, исчезла, превратилась в ничто.

Тебя должны живой водойОбрызгать и меняВновь посадить с тобой в однойКофтенке на коня…Я с детства знаю роль, и весьТеатр битком набит.Ты только здесь, ты только здесь,Ты только здесь убит.

Юрий Гусинский воистину был выстрадан поэтессой, и она была просто уверена, что без её разрешения он никогда не покинет этот свет, скорее она себя считала рядом с ним мертвой женщиной с изломанной судьбой. Она закляла его в своих стихах от всех болезней, но клятвы и заклятья не помогли, то ли ослабела её колдовская сила, то ли силы загробного притяжения были на этот раз сильнее. И всё вновь в её жизни и её поэзии обрывается с внезапной ранней гибелью мужа и поэтического соратника. Дыба вновь громоздится на дыбу.

…И скажут: ведь был у ТворцаЧудный замысел. Что за прекрасная чтица!Как же я одинока. Я изнемогла!Меж землёю и небом границаНе по жизни моей пролегла.

Это уже совсем иная, не менее прекрасная и сильная поэтесса. Чудный замысел оборвался где-то в первой половине пути. Предстояла совсем другая жизнь и другое творчество. Рождалась другая поэтесса. Из пережитых катастроф, из громадного информационного потока, из энергетики времени выкристаллизовывалось совсем иное видение мира, совсем иное отношение к поэзии, расправляющейся с окружающим её пространством, как с ведьмой инквизитор. Впрочем, иногда ведьмой в руках инквизитора оказывалась она сама. Даже в полном одиночестве она остается прежде всего Женщиной, и её поэзия – это поэзия вечной женственности, вечного взаимодействия Инь и Ян.

Вечная женственность – вот суть загвоздки.Вот чьих сияющих атомов блёсткиСбить парадоксами с толку, чуть-чутьПереиначить и нежно спихнутьС тех, что не в моде орбит, и готоваВмиг трансформация Бога и СловаВ вечного беса…

Она – создательница прекрасных женских образов от боярыни Морозовой до Марии Меньшиковой. Но это всегда и сама Татьяна Реброва, её преображения, её театр одного актера, о её мистическом поэтическом театре писал в своё время Владимир Цыбин. Её смену поэтических масок пародировал Александр Иванов. Но пародировал скорее внешние приметы стиха, нежели внутреннюю трагичность каждой из поэтических ролей.

С юности у неё был выбор: театр или литература. Еще в 16 лет отец сказал ей: «Дочь, ты создашь свой театр». И такой театр женских образов есть. Но как трагичны их финалы? Волшебство поэзии превращается в мистику жизни.

Судьба и я – кресало и кремень.Удар! Ещё удар! Судьба жестока.Но искры сыплются не из моих очей,А из Всевидящего Ока.

О её разнообразии поэтических приёмов можно и нужно писать отдельную статью, я лишь даю некий образ судьбы, лишь удивляясь той поэтической легкости, с которой Татьяна Реброва играет на множестве струн. Удивляясь, как создав, и по сути пережив столько удивительных женских судеб в одиночку, сама осталась жива. Она уже признала поражение в борьбе за свою судьбу, ненужность нынешней суетной жизни, но зря что ли ей дан был этот дар Божий, вот максимально и отрабатывает. Живя уже давно в своем мистическом театре теней.

Мы с Татьяной были знакомы давно, оглядывались друг на друга, оценивая друг друга, иногда пересекаясь на разных литературных и житейских поворотах. Она посвятила мне как-то стихотворенье:

Словно змеи на ЛаокоонеМлечные Пути. Устали кони.Ямы как трамплин. Перепряжём!Минареты Космоса и храмы,Медитируют в Тибете ламы.Кони ли хохочут? Мы ли ржем? —Обороты чудотворной драмы.

В этой чудотворной драме и проживает ныне поэтесса Татьяна Реброва, отказавшись от обыденного счастья и быта. Иногда возникают самые странные желания, видения, то ли чувственные, то ли колдовские позывы:

Но ни одна стальная гильотинаТак не хотела ни простолюдина,Ни короля, ни дервиша Хивы,Как я хотела, я – комок сатина —Твоей посеребренной головы.

Кто она нынче? Гневная прорицательница судеб? Язычница-оборотень, по ночам скачущая на волке в неведомые исторические дали, чтобы поговорить по душам с Медичи или Клеопатрой? Или же усталая, крайне одинокая женщина, лишенная семьи и детей, и потому замкнувшаяся на свой поэтический театр? Как она истошно выпрашивала у Бога ребенка, возлюбленного, семьи, друзей, обыкновенной бабьей доли. Во всем было отказано. Китежанка на своем последнем кругу жизни в своей последней ставке поставила на зеро. На ноль.