Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

Стали мы с генерал-губернатором вырабатывать условия, какими следовало руководствоваться при назначении священников в присоединившиеся приходы. Было решено удовлетворять просьбы при наличии 75 процентов присоединившихся. Но тут возник вопрос: как в военное время процентное отношение устанавливать? Генерал-губернатор заявил, что этим будет ведать специальная комиссия из его чиновников — уездных начальников и др. Лишь по получении удостоверения от комиссии церковное управление может посылать в села священников, а если разрешения не последует, приходы должны оставаться униатскими. Распоряжению генерал-губернатора я подчинился.

Вот как комиссия принялась за дело.

В село выезжали власти в сопровождении жандармов и приступали к баллотировке. Населению раздавали горошинки, которые должны были играть роль баллотировочных записок. Тотчас же возникали недоразумения. Бабы горошинки теряли, в ожидании своей очереди их сгрызали; случалось, что самый факт баллотировки горохом вызывал протест: "Как можно на горохе мою веру ставить!", "Мы хотим "батюшку", а они с горохом пристают…". И некоторые недовольные и оскорбленные этой административной процедурой галичане приходили ко мне жаловаться, плакались, когда "по гороху" оставались в меньшинстве.

Если было трудно установить, сколько крестьян тяготеет к православию, то не менее трудно было решить вопрос, кому отдавать бывший приходский униатский храм, если село перешло в православие. Генерал-губернатор постановил: униатам. Но как же оставаться православному приходу без храма? Стоит храм посреди села, а его не дают. После долгих обсуждений комиссия постановила: если число православных в селе 90 процентов, храм — их; если меньше, — пусть служат по хатам.

В этот приезд (в середине января) я пробыл во Львове довольно долго, а потом направился через Почаев в Петроград. Мне необходимо было оформить мое церковно-правовое положение. Нужны были официальные инструкции, нужно было организовать при мне хоть маленькое управление, состоящее из казначея, секретаря и 1–2 членов правления, председателем которого был бы я; нужна была и канцелярия для приема прошений, отчетности и разбора текущих дел. До сих пор я жил на бивуаках, без упорядоченного делопроизводства, без формальностей отчетности.

На мою просьбу в Петербурге откликнулись. Мне дали в члены правления иеромонаха Смарагда (Латышенко [58]), волевого и весьма даровитого человека, и священника о. Михаила Митроцкого [59] (Холмской семинарии), члена IV Думы, энергичного работника, способного, умного, по характеру горячего; в секретари отрядили чиновника синодальной канцелярии Овсянкина. Организация управления церковными галицийскими делами дала более прочную правовую основу моей церковной работе.

В феврале я вернулся в Почаев, оттуда проехал во Львов на более постоянное пребывание; там для меня и моего управления была реквизирована квартира.

Мне дали два этажа в доме бежавшего адвоката. Квартира была барская, прекрасно обставленная, брошенная владельцем на произвол судьбы: на столе в столовой остался недоконченный завтрак… Я потребовал, чтобы полицейский пристав составил опись вещей. Кажется, во время описи кое-что разворовали. Старик-консьерж, бывший адвокатский служащий, наблюдал за хозяйским добром — и неодобрительно молчал. Только психология войны может оправдать подобные вселения в чужие квартиры. Овладевание чужим противно, неприятно, ощущается всегда как насилие. К сожалению, во время войны это неизбежно. Все генералы и прочие представители военной и гражданской власти к такого рода вселению вынуждались необходимостью и безвыходностью положения.

Для служения мне дали большой униатский храм Преображения (с иконостасом), о котором я уже говорил. Теперь у меня была и свита, и певчие, и все, что нужно для архиерейского служения. На службах бывали тучи солдат. Бесконечная вереница исповедников и причастников без числа… Храм хоть отчасти удовлетворял религиозным нуждам солдат — до этого не было ни одного православного храма (кроме маленького генерал-губернаторского и походных церквей в лазаретах). Бедняги солдаты, шедшие на фронт, а потому почти на верную смерть, не имели возможности причаститься, ходили к униатам, там молились и причащались. Мне рассказывали, как в униатском монастыре они вместе с униатами восклицали: "Святой Священномучениче Иосафате, моли Бога о нас" (это тот Иосафат Кунцевич, который был известным гонителем православия). С этим явлением я примириться не мог и написал письмо протопресвитеру Шавельскому. Указание на эти непорядки он счел личной для себя обидой. Однако мое письмо имело доброе последствие: спешно была организована военно-походная церковь в огромном военном манеже; он вмещал до 7000 человек. Такой большой храм был необходим. Львов сделался распределительным пунктом для "маршевых рот", т. е. для тех солдат, которые, обученные и подготовленные, отправлялись на позиции для пополнения поредевших после боев войсковых частей. В этом храме мне случалось служить. Выйдешь со Святыми Дарами — море голов. Солдаты стоят покорные, безропотные, смиренные, некоторые из них тихо плачут… Ах, какая трагедия — война!.. Но было отрадно сознавать, что теперь удовлетворяются духовно-религиозные потребности людей, жертвенно отдающих свою жизнь для защиты своей родины.

Число православных приходов все увеличивалось. Их было около ста. Теперь на очереди была другая забота, в которой и приходы могли принять участие.

В оккупированных областях на театре военных действий появилось множество сирот, беспризорных, брошенных детей. Положение их было бедственное, оставить без внимания это ужасное явление — последствие войны — было нельзя. Я разослал в приходы инструкцию — подбирать детей и направлять их ко мне во Львов. Будучи еще в Петрограде, я обратился в Татьянинский комитет с просьбой выдать мне подотчетно необходимые денежные средства для организации помощи детям. У меня во Львове скопилось до ста детей. Я спешно открыл два приюта: один для мальчиков, другой для девочек. Подыскал хороших учителей, учительниц, сестер милосердия для ухода за малышами. С этой задачей удалось справиться хорошо.

На фронте шли жаркие бои, наши осаждали Перемышль — крепость неприступную. Помню, в день сдачи этой австрийской твердыни подъехал к моему дому автомобиль и мне было доложено, что Главнокомандующий Юго-Западным фронтом Иванов просит меня прибыть к нему в Холм. Как я приглашению обрадовался! Как мне хотелось вновь побывать в Холме! Как мне хотелось с Ивановым поговорить! До него могли дойти доносы, наговоры на меня… По всей вероятности, он приглашал меня для переговоров с целью выяснить всю правду.