Герхард Кегель - В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста

Потом бессистемные массовые убийства, проводимые Оберлендером и головорезами из его батальона особого назначения, были «упорядочены» и усовершенствованы служебными инстанциями нацистской Германии.

Для массового уничтожения евреев, коммунистов, поляков, вообще советских граждан в то время еще не существовало – кроме Освенцима – достаточно «производительных», так сказать, «фабричных учреждений» с газовыми камерами и крематориями. Несколько позднее в них уже ежедневно убивали и превращали в пепел тысячи мужчин, женщин и детей.

Германский фашизм с его «организаторским духом» и звериной натурой, со свойственным ему циничным отношением к людям довольно быстро решил данную проблему. Одержимые расизмом и антикоммунизмом фашистские оккупанты, эти представители «расы господ», поначалу не могли «производить» достаточно трупов путем простой «ручной работы», при помощи винтовок и автоматов. И вот одному из изобретательных нацистских убийц пришла в голову идея использовать для массового уничтожения людей в городах и селах Львовской и Киевской областей и в других местах грузовики, автофургоны, оборудовав их плотными дверьми и стенками. Эти автомашины до отказа набивались людьми, герметически закрывались и отправлялись прямо к свежевырытым общим могилам, где их уже ожидали «рабочие команды». Во время движения выхлопные газы направлялись не наружу, а внутрь автофургонов, и таким образом находящиеся там люди превращались в мертвецов.

Этот «груз», собственно, надо было сразу бы сбрасывать в могилы, если бы «экономически думающих» организаторов массовых убийств не останавливала мысль о том, что в таком случае в земле бесполезно пропали бы украшения из благородных металлов, кольца, золотые зубы, годная еще к употреблению одежда и другие вещи. Здесь действовало какое-то дьявольское единство национал-шовинизма, расизма и антикоммунизма, помноженное на кровожадность и неукротимое стремление к обогащению. И это вело к снижающей «производительность труда» приостановке процесса непрерывного «производства» трупов и их уничтожения. В обязанность «рабочих команд» входило не только сбрасывать в могилы трупы убитых выхлопными газами людей, но и снимать с них все, что имело хоть какую-нибудь ценность. И когда отведенный под общие могилы участок земли использовался полностью, «рабочая команда», которая почти целиком состояла из «мертвецов в отпуске», должна была вырыть последнюю могилу для себя. Но поскольку, естественно, многие из состава «рабочих команд» догадывались об уготованной им судьбе последнего звена в цепочке «производства» и ликвидации трупов, то случались побеги. Благодаря этим побегам после ликвидации господства фашистских убийц было немало свидетелей, поведавших миру о том, как хозяйничал фашистский сброд, величавший себя «расой господ», во временно оккупированных областях Советского Союза и Польши.

Хотелось бы попутно отметить, что так называемые «особые части» пытались делить свою добычу с нацистским германским государством. Такой дележ явно производился ими по принципу «себе вершки, тебе – корешки». Но это не устраивало фашистское правительство Германии. Гитлер и Гиммлер хотели, чтобы крупные доходы от убийств и разбоя целиком доставались нацистской партии и государственной казне. Некоторые главари отрядов убийц были обвинены в личном обогащении и отправлены в качестве наказания на фронт. Таким образом, «закон» и «порядок» были обеспечены.

Наряду с описанными выше газовыми камерами на колесах во время нашего пребывания во Львове и Киеве там каждодневно бесчинствовали упомянутые уже «охотники на зайцев» со своими примитивными средствами умерщвления людей и уничтожения трупов. Они окружали плотным кольцом небольшие городки и поселки, часть населения которых состояла из евреев. Затем объявлялся приказ всем жителям еврейской национальности, мужчинам, женщинам и детям, в назначенное время построиться рядами на рыночной площади или на одной из улиц. Те, кого после этого находили в жилищах, расстреливались на месте. Затем производился подсчет согнанных на сборный пункт людей. Имперское ведомство государственной безопасности, рейхсфюрер войск СС Гиммлер и лично фюрер требовали представления ежедневных отчетов о результатах массовых расправ и о полученной выручке. После того как заканчивались подсчеты, требовавшиеся для статистических отчетов и победных реляций в Берлин, построенные в колонны люди – иногда их было несколько десятков, иногда сотни и тысячи – перегонялись к вырытым в открытом поле общим могилам и расстреливались из автоматов на краю могил либо после того, как уже оказывались на их дне. Но перед расстрелом эти жертвы по изложенным выше «экономическим» причинам должны были сами раздеться и сдать на специально приготовленном месте последнее, что имелось с ними и на них, а это следовало рассортировать в строго установленном порядке.

В империалистическом фашистском «тысячелетнем рейхе» было в административном порядке, вплоть до деталей определено, как надлежит поступать с «высвободившимися» ценностями и одеждой, а также с оставшимся в квартирах убитых имуществом. Устанавливалась периодичность направления в центральное ведомство в Берлине отчетов о «заготовках» ставших таким образом бесхозными ценностей. В созданных позднее концлагерях для умерщвления людей «промышленным» способом эту процедуру еще более усовершенствовали. Во всем ведь был необходим «порядок». В пользовавшемся необычайно высокой репутацией империалистическом Немецком банке тоже хранились ящики и контейнеры с «заготовленными» таким способом золотыми украшениями и золотыми коронками и мостами. Банк, конечно, не занимался поношенной одеждой, домашней утварью и другими подобными вещами. Несколько таких контейнеров с «заготовленными» золотыми коронками и украшениями были обнаружены в хранилищах банка после освобождения Берлина Красной Армией. Фашистам явно не хватило времени для того, чтобы переплавить снятое с убитых золото в слитки.

О том, что ожидало евреев, оказывавшихся в руках «охотничьих команд», в те дни, когда я находился во Львове, уже стало известно в городе.

Когда мне удалось установить первые контакты с оставшимися еще во Львове представителями польской интеллигенции – это были главным образом врачи, – мне редко удавалось задавать им вопросы. Все они, напротив, засыпали меня вопросами о том, где их друзья, родственники и сослуживцы. По приказу немецких оккупационных властей, рассказывали поляки, те должны были в установленное время явиться на сборные пункты, и с тех пор их больше никто не видел. Других ранним утром увезли из дома, и они не вернулись, а на вопросы их родственников немецкие власти упорно не отвечают. Живы ли они? Все они – убеждали меня поляки – были весьма достойные люди, и они не являлись ни коммунистами, ни евреями.