Леонид Млечин - Ленин. Соблазнение России

Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесполезно… Я столько раз подавал в отставку. Вы должны скорее решить. Я не могу быть председателем ВСНХ при таких моих мыслях и муках. Ведь они излучаются и заражают! Разве ты этого не видишь?»

И Дзержинский приписал поразительную для председателя ОГПУ фразу: «Мне уже стало так тяжело постоянно быть жестким хозяином».

Он и главе правительства Алексею Ивановичу Рыкову уже официально написал письмо с просьбой освободить его от должности руководителя всей промышленности. Поведение Дзержинского, находившегося на грани нервного срыва, тревожило товарищей. Сохранилась переписка Куйбышева и Рыкова, серьезно обеспокоенных его состоянием.

Видя, что происходит с Дзержинским, Куйбышев предложил уступить ему свое место наркома рабоче-крестьянской инспекции:

«Инициативы у него много и значительно больше, чем у меня… Дело с ним настолько серьезно (ведь он в последнем слове прямо намекал на самоубийство), что соображения о моей амбиции должны отойти на задний план».

Рыков предложил другой вариант: «А что, если его назначить председателем Совета труда и обороны?»

Совет труда и обороны был создан на правах правительственной комиссии для координации хозяйственных и финансовых планов и непосредственного руководства производством. Руководил Советом сам Рыков и, вероятно, тяготился дополнительными обязанностями.

Куйбышев идею не принял:

«Это исключено. Для руководителя Совета труда и обороны не годится ни нервная система Феликса, ни его импрессионизм. У него много инициативности, но нет черт руководителя (системы в работе, постоянного осязания всей сложности явлений и их взаимоотношений, точного чутья к последствиям той или другой меры и так далее!).

В ВСНХ преимущества инициативности еще могут перевешивать недостатки Феликса как руководителя, но в Совете труда и обороны это уже не выйдет».

Рыков тревожно заключил:

«Я боюсь, что его нервность и экспансивность может довести до беды».

Все получилось не так, как предполагали. Не Дзержинский займет место Куйбышева в наркомате рабоче-крестьянской инспекции, а Куйбышев возглавит Высший Совет народного хозяйства после смерти Феликса Эдмундовича.

Ему стало плохо на пленуме ЦК 20 июля 1926 года, где он выступил против наркома внутренней и внешней торговли Льва Каменева. Дзержинский был неважным оратором. Он говорил трудно, неправильным русским языком, делал неверные ударения, но украшал речь множеством цифр, и слушать его было интересно.

Глава карательного органа довольно спокойно относился к факту существования политической оппозиции. У него в ВСНХ в роли начальника научно-технического отдела работал уже свергнутый с вершины власти, но все еще популярный в стране Троцкий. И Дзержинский не затевал против него никаких козней. По-настоящему ОГПУ возьмется за Троцкого лишь после смерти Дзержинского.

Он спорил с оппозиционерами по экономическим вопросам. Разногласия между Каменевым и Дзержинским имели принципиальный характер. Каменев упрекал Дзержинского в том, что он слишком доверяет стихии рынка. Дзержинский же стремился регулировать рынок, но как! Завалить рынок товарами, манипулировать запасами, чтобы диктовать низкие цены. А Каменев считал, что рынком надо просто командовать.

Дзержинский говорил Каменеву: вы удивляетесь, что крестьянин не хочет продавать хлеб, и считаете, что в наших трудностях виноват кулак. А беда в том, что крестьянин не может купить товары, цены на которые слишком высоки. Чтобы забрать хлеб, придется вернуться к старым временам, то есть насадить помещиков.

Дзержинский еще не знал, что вскоре Сталин ограбит всю деревню, хлеб заберут силой, а умелых и работящих крестьян погонят в Сибирь. Рынок исчезнет, товарное хозяйство развалится. Страна перейдет к административной системе управления экономикой, что вызовет необходимость создания множества отраслевых наркоматов. Но чем больше управленцев, тем меньше товаров. Все необходимое становится дефицитом. Впрочем, распределение дефицитных товаров — это система, весьма удобная некоторым слоям общества: и тем, кто распределяет, и тем кому дефицит достается.

В политическом смысле он находился между двумя лагерями. Чувствовал, что чужой и тем, и другим. Если бы он прожил еще два года, его, скорее всего, записали бы в правые вместе с Бухариным. В сталинском окружении его не считали своим.

Вячеслав Михайлович Молотов — уже на пенсии — объяснял своему преданному биографу Феликсу Чуеву:

— Дзержинский, при всех его хороших, замечательных качествах — я его лично знал очень хорошо, его иногда немножко слащаво рисуют, и все-таки он, при всей своей верности партии, при всей своей страстности, не совсем понимал политику партии.

«Не совсем понимал политику партии» — то есть не во всем слушался Сталина.

Но вернемся к пленуму 1926 года.

Здоровье Феликса Эдмундовича было подорвано тюрьмой и каторгой.

В юности врач предупредил его, что через три года он умрет от туберкулеза. С тех пор Дзержинский дорожил каждой прожитой минутой. Бежав из ссылки, он жил в Польских Татрах, в Закопане, и целительный горный воздух помог ему. Но полностью вылечиться от туберкулеза не удалось. 29 марта 1925 года Дзержинский писал начальнику санитарного отдела ОГПУ:

«Я все кашляю, особенно по ночам, мокрота густая, желтая. Просьба дать мне лекарство для дезинфекции легких и для отхода мокроты. Осматривать меня не нужно. Не могу смотреть на врачей и на осмотр не соглашусь. Прошу и не возбуждать этого вопроса».

В последние годы жизни его постоянно наблюдали врачи. Вместе со своим заместителем Менжинским, тоже человеком больным, они ездили на курорты в Крым, в Кисловодск. Роковым для него оказался не туберкулез, а сердечная недостаточность.

Вернувшись после заседания к себе в кремлевскую квартиру, Феликс Эдмундович почувствовал себя совсем плохо и упал. Вызвали врача. Тот сделал укол камфары. Но это уже не помогло. Дзержинский умер. Ему не было и сорока девяти лет.

Когда хоронили председателя ОГПУ, лидеры внутрипартийной оппозиции еще не были выброшены из политической жизни. Троцкий стоял на трибуне. Потом все члены Политбюро несли гроб Дзержинского. Кажется, это последний раз, когда хроникеры запечатлели Троцкого и Сталина вместе. Троцкий печален. Сталин почему-то улыбается.

Циничный Карл Радек, бывший член ЦК, заметил:

— Феликс умер вовремя. Он подчинялся схемам и не поколебался бы обагрить руки нашей кровью.

Феликс Эдмундович как раз, может быть, и поколебался бы. Наверное, ему было бы непросто привести в исполнение смертный приговор товарищам по революции, по заседаниям ЦК и советского правительства. А вот его сменщики, люди с куда более простой нервной организацией, легко убили миллионы ни в чем не повинных людей.