«Сталинизм»: правда о Сталине и миф о Кобе - Алексей Владимирович Самсонов
Вернёмся к “Протоколу вскрытия…”, который заканчивается так:
“Заключение: основой болезни Ф. Э. Дзержинского являлся общий артериосклероз, особенно резко выраженный в венечной артерии сердца. Смерть последовала от паралича сердца вследствие спазматического закрытия просветов, резко изменённых и суженных венечных артерий.
Вскрытие проводил профессор А. И. Абрикосов”.
На первый взгляд этот диагноз подозрений вызвать не может. Ещё в 1922 году, при медосмотре в Сухуми, врачи предупреждали: только режим и лечение, иначе хватит только на 2–3 года… В конце 1925 году у Феликса Эдмундовича в первый раз случился сильный приступ стенокардии. Лечащий врач И. Баумгольц рекомендует ограничить рабочий день 4‐мя часами, но Дзержинский постоянно нарушает режим. Действительно, можно сделать вывод, что Феликс “сгорел на работе” — с ердце не выдержало перегрузок.
Для вскрытия тело было доставлено в морг Московского Государственного Медицинского университета. Алексей Иванович Абрикосов был не только заведующим кафедрой патологической анатомии университета, но и одним из лучших в мире специалистов в этой области. Он возглавил комиссию по вскрытию тела Дзержинского. В неё также входили профессора В. Щуровский, Д. Российский, В. Розанов, А. Каноль, А. Зеленский, П. Обросов, М. Дитрих и Потомкин. Их подписи под “Протоколом…”, по идее, ликвидировали всякое сомнение в точности диагноза.
“Протокол…” состоит из двух частей. В первой части описывается внешний вид органов Дзержинского, а во второй — заключение о смерти.
Неожиданности начинаются уже с первых строк “Протокола…”.
Во-первых, нет сведений о состоянии головного мозга. То есть черепная коробка не была вскрыта! Но без этой процедуры поставить правильный диагноз смерти невозможно. Забыть об этой обязательной процедуре врачи не могли. Может, просто не сочли нужным… Или им сказали, чтоб не сочли…
Второе: “Анатомический диагноз: резкий общий артериосклероз с преимущественным поражением венечной артерии сердца. Острое застойное полнокровие внутренних органов”. Далее идёт “Заключение”. Но такой диагноз больше подходит 80‐летнему старику с длительной болезнью сердца, а не мужчине средних лет! Запомним.
Этот диагноз заставляет обратиться к самым первым строкам “Протокола…”: “Труп пожилого мужчины нормального телосложения, удовлетворительного питания”. Но Дзержинский умер в возрасте 48 лет, а в морге комиссия видит перед собой труп старика…
Но самое загадочное вот что. Дзержинский ещё в юности выбрал революционную деятельность. Понятно, что его арестовали и сослали. В ссылке он заболел туберкулёзом.
Он бежит из ссылки, затем лечится на Капри от туберкулёза. Кстати, в это время там жил и Горький, который так же болел туберкулёзом. Дзержинский приезжает в Россию, но его снова арестовывают (1916 г.). В тюрьме у него обостряется болезнь и врачи тюремной больницы ставят ему диагноз: плеврит левой стороны груди.
В те годы туберкулёз считался неизлечимой болезнью и у больного на всю жизнь оставались следы этой болезни. И при вскрытии трупа на лёгких врачи должны были обнаружить рубцы. Но: “Дыхательные пути не изменены; лёгкие всюду мягкие, воздушные, несколько отёчны и застойны. Плевра не изменена”.
То есть у Дзержинского не обнаружены следы туберкулёза! Но ведь все знали о его болезни!
А между тем профессор Абрикосов был крупнейшем специалистов именно в области лечения туберкулёза! И не заметить рубцов на лёгких он просто не мог. Более того, Абрикосов был хорошо знаком с Дзержинским и не мог не знать о его болезни. Абрикосов, напомню, бальзамировал тело Ленина, а потом входил в комиссию, которая следила за состоянием мумии. Да, “Протокол…” не был сфальсифицирован. Если бы требовалась фальсификация, то что мешало врачам написать, что Дзержинский умер от туберкулёза. Да они вообще могли не вскрывать труп!
Но тогда что произошло? Ответ может быть только один: труп был подменён. Только это может объяснить факт, почему в лёгких туберкулёзного больного не было обнаружено следов туберкулёза.
Что же случилось, почему тело подменили? Вне сомнений, Дзержинского отравил Сталин, а труп подменил (лично пробрался в морг…), — ведь со времён “перестройки” модно все убийства и неприятности валить на Сталина. Мол, Сталин уже тогда планировал репрессии, а Феликс, мол, стал бы активно сопротивляться расстрелам ленинской гвардии.
Да, бесспорно, Сталин знал, но — о чём?
В свете вышеизложенной версии о выводе “своих людей” всё становится понятным — более того, по-другому и быть не могло.
К 1926 году Дзержинский в целом выполнил свою задачу: гражданская война была выиграна (с помощью “интервентов”), контрреволюционные организации “белых” были разгромлены, “независимые” масоны также были либо в тюрьмах, либо прекратили свою деятельность. Власть стала переходить к верным продолжателям дела Ленина (и Дзержинского) — Сталину, Молотову, Кагановичу…
А возможна ли была подмена трупа с помощью врачей? Да. Вспомните аналогичную историю с трупом Александра I — там тоже лейб-медик Я. Виллие с подручными подменили тело царя на труп солдата Струменского, надеясь на успех “декабристского” восстания. При вскрытии лжеАлександра оказалось, что умерший страдал сифилисом, у него были загорелые ноги с рубцами, а ещё солдат был алкоголиком. О подмене трупа знали и Николай I, и врачи — но все молчали.
Аналогично было и в этом случае. Врачи, конечно, видели, что перед ними лежит труп старика, а не мужчины средних лет. Сегодня невозможно ответить на вопросы: кто из врачей знал, что вскрывает лже-Дзержинского? был ли в сговоре Абрикосов?
Но почему “Протокол вскрытия тела Ф. Э. Дзержинского, скончавшегося 20 июля в 16.40” был опубликован? Ведь все его соратники знали, что у него туберкулёз? Почему они не подняли скандал? Видимо, потому, что были в сговоре и знали, что скоро и им надо будет уезжать под предлогом “расстрелов”.
А Дзержинского нельзя было вывести из игры под предлогом “расстрела” — ибо “расстрел” невозможно было бы объяснить. Ведь “Железный Феликс” считался ближайшим соратником Ильича и объявлять его “врагом народа”… не так бы поняли.
Сам Ф. Дзержинский, видимо, уехал за границу, возможно, в тот же Лугано, где жили его жена с сыном. Его жена с 1924 года была ответственным секретарём Польского бюро агитпропотдела ЦК РКП(б). С 1929 года — научный сотрудник и ответственный редактор в Институте Маркса, Энгельса, Ленина. А с 1937 году работала в аппарате Исполкома Коминтерна, т. е. могла уже “официально” ездить за границу к мужу. Умерла она 27 февраля 1968 года в Москве, похоронена на Новодевичьем кладбище. На вопрос: “Кто похоронен у Кремлёвской стены?” — ответить уже некому.
