Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов
Нищим дервишем ставши — достигнешь высот,
Сердце в кровь изодравши — достигнешь высот,
Прочь, пустые мечты о великих свершеньях!
Лишь с собой совладавши — достигнешь высот!
К началу XII века река суфизма была уже далеко не так прозрачна и чиста. Впрочем, и с самого начала суфийский путь не представлял собой чего-то универсального и однозначного. Тем не менее существует общая почти для всех суфийских тарикатов формула, которая по-своему выражает тотальную (социальную, психологическую, интеллектуальную) суть суфизма: человек от Аллаха; человек с Аллахом; человек для Аллаха; человек к Аллаху.
Знаменитый суфийский шейх Абу-ль-Хасан Харакани на вопрос, что такое суфизм, отвечал: «Река из трех источников: один — воздержание, другой — милосердие, третий — независимость от тварей Аллаха Всевышнего и Преславного». Первый источник вытекает из знаменитого хадиса Посланника Аллаха: «Несчастен раб динара, несчастен раб дирхема, несчастен раб куска лепешки». С этим высказыванием перекликается следующее рубаи Омара Хайяма:
Неужели таков наш ничтожный удел:
Быть рабами своих вожделеющих тел?
Ведь еще ни один из живущих на свете
Вожделений своих утолить не сумел!
Независимость у суфиев понималась в том смысле, что стремящийся к Всевышнему не должен привязываться к кому-либо из людей, поскольку сердце его должно быть переполнено единственной любовью к Творцу, к Аллаху. К людям же суфий обязан быть милосердным. Воздержание понималось не только в смысле аскетизма и бедности, но и в смысле отречения от своей индивидуальной воли и от своего нафса (своего «я», которое по определению ложно). «Господи, — молился шейх Бистами, — дай мне не существовать. Доколе между Тобой и мной будет находиться мой нафс?» Аскетизм как самоцель отвергался, поскольку в этом случае он являлся выражением тщеславия и гордости. Аскетизм должен был служить только средством очищения от привязанности к чувственному миру, от своих желаний, от любви к своему нафсу.
Конечно, в суфийском контексте Хайям безусловно относился к числу захидов, аскетов. Как сообщает один из его биографов Табризи в своем труде «Тарабхана», «…после него не осталось ни детей, ни наследства, кроме «Рубайята» и прозаических сочинений на языках арабском и фарси». Близость его восприятия аскетизма к суфийской подтверждается и следующим рубаи:
К Нему идти ты хочешь. Оставь жену, детей.
И все, что мило сердцу, и близких, и друзей.
Все устрани, что может связать тебя в Пути.
Чтоб двигаться свободно, все путы рви скорей.
Но при всем том аскетизм Хайяма не является основанием для лицемерного самоупоения, упоения святостью аскетизма, что порой уже начало встречаться среди последователей суфизма X–XI веков. Именно против такого изощренного лицемерия выступал один из известных суфийских поэтов Ансари:
Великий порок — самоупоение,
Предпочтение самого себя всем людям.
Учиться надо у зрачка глаза:
Видеть всех, но не видеть себя!
Аскетизм Омара Хайяма не отдаляет его от окружающего общества, он неравнодушен к боли и страданиям людей:
Не таи в своем сердце обид и скорбей,
Ради звонкой монеты поклонов не бей.
Если друга ты вовремя не накормишь —
Все сожрет без остатка наследник-злодей.
В различных системах суфизма число стадий тариката, «пути духовного совершенства», «пути к Всевышнему», различно. Наиболее общими считались четыре этапа.
Первый этап — шариат, то есть «закон», определяющий «благочестивую» жизнь согласно общим для всех верующих мусульман предписаниям ислама. Второй этап — тарикат (в более узком смысле слова), «путь», заключающийся в добровольной бедности, нестяжании, дистанцировании от профанического мира, очищении от материального и отречении от своей воли. Суфий должен был стать мюридом избранного шейха и, всецело подчинив себя его воле и контролю, под его руководством упражняться в духовной жизни. Третья стадия — маарифат, «познание», — на которой суфий, отрешившийся от чувственных желаний, признавался способным достигать спонтанного общения с Аллахом. Наконец, четвертая стадия — хакикат (достигаемая лишь немногими), когда суфий оказывался в состоянии постоянного единения со Всевышним.
При жизни Омара Хайяма еще более явственно стали проявляться различия в путях развития суфизма. Его умеренное крыло постепенно сближалось с традиционным исламом, оказывая на него все большее духовно-интеллектуальное воздействие. В конце концов именно аль-Газали попытался интегрировать взгляды традиционалистов и суфиев в некую общую и единую теологическую систему. Но многие радикально настроенные суфии довольно резко расходились в своих убеждениях и взглядах со сторонниками ортодоксального направления в исламе. Они прежде всего обращали особое внимание на поиск и разработку скрытых, тайных, аллегорических смыслов и знаний в Коране и Сунне. Хайям, скорее всего, был близок именно к этому направлению суфизма, однако считать его сторонником какого-то одного тариката было бы неверно. В ключевом вопросе фана, да и по некоторым другим проблемам взгляды Хайяма и крайних суфиев заметно расходились.
Крайним суфиям мир и человеческая душа представлялись божественными не в своем эмпирическом бытии, но в своем субстанциональном происхождении. Человек является неким отражением Аллаха, как и в любой вещи мудрецы могут найти присутствие Всевышнего. Человек — не абсолютная истина, а частица этой истины, или, точнее, некая модель, отражающая неким образом эту истину. В этом смысле человек несовершенен. Постепенное освобождение души от впечатлений, «отражений» чувственного бытия, «незанятость души» (миром) и отвержение своего эмпирического «я» и своей воли должны были привести суфия к состоянию фана, то есть к полному растворению души и личности в Аллахе и слиянию с Ним. Истинный суфий сливается с Аллахом подобно тому, как капля сливается с морем.
Разнообразие же материального мира большинство суфийских тарикатов объясняли следующим образом. Сущность Аллаха как Хака (истины) едина. Миры минералов, растений, животных, человека различаются только внешне. Ведь все вещи и явления объединяет тайная сущность Всемогущего, проникая в них. В этой связи характерен следующий пример. Однажды вечером Джунайд Багдада со своим мюридом шел по дороге. Залаяла собака. Джунайд остановился и сказал: «Лаббейк-лаббейк». Ученик спросил, что с ним. Джунайд ответил, что лай он принял за зов и гнев Аллаха и не заметил перед собой собаку, поэтому произнес: «Лаббейк» (я перед Тобой). Но этот пример выявляет и другую важную особенность суфизма вообще. Суфии культивировали осознание и внимание, постоянно направляя их на поиск и правильное понимание знамений и указаний Всевышнего.
Для крайних суфиев ничего, кроме Аллаха, в принципе не существовало. Природа, человек, животный мир,
