Владимир Левченко - Персональные помощники руководителя

Вообще труд осужденных, и на том всегда решительно настаивал именно Ягужинский, стал в обилии вменяться на самых различных «новостройках». А во времена Петра их наблюдалось с избытком. К сожалению, приходится признать, что и умеренный юрист Долгорукий и прогрессивный Ягужинский являлись одинаково рьяными сторонниками смертной казни. Она, в том числе и по их настоянию, предусматривалась сто одной статьей.

Не зря же Пушкин написал: «Начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни».

С описываемых времен у нас категориально оформились и такие юридические понятия, как дезертирство, уклонение от службы, нарушение устава строевой и караульной службы. Парадоксально, но за убийство и сон на посту предусматривалась одинаковая казнь – смерть. Должностные преступления: взяточничество, неупотребление властью, невыполнение обязанностей, подделка документов, фальшивомонетчество тоже именно тогда им выделены в отдельные статьи. С тем же финалом – смертная казнь. В 1720 году при деятельном участии Долгорукого и Ягужинского разработан и вступил в действие Устав морской – основа петровского законодательства, в котором сдержалось почти в два раза больше норм уголовного права, чем в Артикуле. Они распространялись и на гражданских лиц. Мыслил царь – и его помощники поддерживали всецело – свести русское Уложение со шведским (сравните сегодняшнюю тенденцию к приведению российского законодательства и судопроизводства к европейским и международным стандартам), но воплотить это в жизнь ему так и не удалось. А вот сделать надлежащие выводы из блестящей ревизии, учиненной Ягужинским коллегиям, у Петра хватило и энергии и настойчивости. Так 12 января 1722 года появляется императорский указ, ставший, без преувеличения, знаменательной, этапной датой в истории государства Российского. В нем определялись обязанности сенаторов, давались предписания всем президентам коллегий (по нынешнему – министрам), устанавливалась ревизион-коллегия (нынче Счетная палата), при сенате учреждались должности генерал-прокурора, рекетмейстера (приемщика жалоб на деятельность коллегий), экзекутора (ведающего хозяйством) и герольдмейстера (протоколиста).

С людьми, особенно на большие руководящие должности, на Руси испокон веков существовала объективная напряженка. То есть желающих порулить всегда было много, а достойных – раз, два и обчелся. Однако на вновь образованный им высочайший государственный пост генерал-прокурора кандидатура у него имелась блестящая. Тем же указом Петра I Ягужинскому определялся ближайший помощник, обер-прокурор Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев.

Это был типичный служака, выдвинувшийся из гвардейских офицеров более своей пронырливостью, нежели умом, хотя и глупцом назвать его затруднительно. А вот интриги плести умел. Да еще с учетом того, что ему сильно благоволила царица Екатерина – можно себе представить, каким заместителем «одарил» Ягужинского император. Но такова была у Петра система сдержек и противовесов при распределении государственных постов, чтобы один за другим – глаз и донос. Ягужинский начинал с методических толкований сенаторам того, что им негоже «кричать, браниться и драться по пустякам ничтожным».

Через полгода пребывания на посту «спикера Сената», он написал особое «Предложение», в котором мы находим все те же призывы и увещевания: не спорить, не ссориться чуть что, «ибо прежде всего это неприлично для такого учрежденья».

Сколько лет прошло, а наши избранники – депутаты в «Сенат» по-прежнему дерутся. Со временем Ягужинский установил в Сенате твердый порядок рассмотрения дел. После основного докладчика начинались толкования между сенаторами. Длились они, в зависимости от сложности проблемы, от получаса до трех часов. Затем начинались прения и голоса подавались, начиная с младших. А у Ягужинского всегда имелись под рукой часы, с помощью которых он умело регулировал «недержание речи». Производительность работы Сената резко возросла. Постепенно генерал-прокурор стал занимать ключевое и определяющее положение в государственном управлении.

Император однажды изрек: «Что смотрит Павел, так верно, как будто я сам видел». Это высокое доверие генерал-прокурор практически всегда оправдывал. Он никогда не волокитил никакое поручение Петра, что обычно было в крови всякого русского чиновника, какой бы пост он ни занимал. До наших времен не зря дожило присловье: не спеши выполнять приказ, может последовать команда «Отставить!» Павел Иванович, получив задание, уже через день-другой рапортовал о результатах. Особенно болезненно он воспринимал напоминания императора о его обязанностях по должности, как это случилось весной 1724 года.

Судя по большинству источников, на Ягужинского даже тень подозрения в мздоимстве никогда не падала. Правда, затруднительно при этом понять, как же Павел Иванович ухитрялся жить в роскошном дворце и держать столь шикарный экипаж-выезд, что его регулярно одалживал сам Петр I?

Петр ожесточился, видя, как вокруг него играют в закон, по его выражению, словно в карты, и со всех сторон подкапываются «под фортецию правды». Есть известие, что однажды в Сенате, выведенный из терпения этой повальной недобросовестностью, он хотел издать указ – вешать всякого чиновника, укравшего хоть настолько, сколько нужно для покупки веревки. Тогда блюститель закона, «око государево», генерал-прокурор Ягужинский встал и сказал: «Разве ваше величество хотите царствовать один, без слуг и без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее другого».

Звучит, кстати, очень современно! Но каков Ягужинский: перечить Петру – это не медведя по яйцам бить! Тут совсем иная отвага надобна. Ведь не мной же сказано, что русский человек издревле горазд спокойно смерть принять, но всегда оробеет перед большим начальником. Ягужинский по всей видимости всегда отстаивал свою позицию в стычках с сумасбродным самодержцем, который дубиной охаживал своих ближайших помощников, а отдельных даже зашибал до смерти. Недюжинной твердости и решимости требовало от Павла Ивановича и само исполнение его прокурорских обязанностей. Вот лишь несколько примеров.

Дворовый царицы Прасковьи Федоровны – вдовы царя Ивана Алексеевича (брата Петра) – Деревнин выкрал письмо царицы своему фавориту Юшкову. Пропажа сильно обеспокоила Прасковью. Юшков обвинил Деревнина еще и в воровстве денег. Дворового посадили в тайную канцелярию. Он вину свою отрицал начисто. Тогда царица решила самолично учинить ему допрос. Под предлогом раздачи милостыни арестантам она со слугами проникла в канцелярию и подвергла заключенного жестоким побоям.