Петр Горелик - По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)

Друзья видели, как менялась жизнь Бориса. Это чувствовалось и на проспекте Вернадского, и особенно в отдельной квартире во 2-м Балтийском переулке, куда они переехали после обмена. Трехэтажный дом представлял собой ведомственное строение барачного типа, принадлежащее Рижской железной дороге, пути которой пролегали в сотне метров. Проходившие мимо поезда сотрясали хлипкие грязные стены. Слуцким досталась двухкомнатная квартира во втором этаже с маленькой прихожей, кухонькой и ванной. В квартире был телефон, связь с которым поддерживалась через ведомственный коммутатор. В середине пятидесятых годов тысячи людей мечтали о таких скромных удобствах. Но для писателей, членов Союза, к тому времени уже строились новые дома в престижных районах Москвы. Именно в таком доме, но в коммунальной квартире получил Слуцкий свою первую комнату. По обмену ничего лучшего, чем отдельная квартира в доме барачного типа, получить не удалось.

Бориса устраивала отдельность, Таню — возможность создать свой дом.

Во всем был виден вкус и рука современной женщины и хорошей хозяйки. В доме чувствовался достаток. Они хорошо питались и очень любили вкусно и обильно угощать. Борис был ухожен, но не разрешал никакой модной одежды для себя и в этом был непреклонен. На стенах появились картины современных художников.

Но дом не стал светским салоном, как того хотелось Тане: там бывали лишь духовно близкие Борису люди. Чаще других — Юрий Трифонов, Владимир Корнилов, Борис Рунин, Давид Самойлов (пока не переехал жить в Пярну). Бывал Леонид Мартынов, художники Ю. Васильев и Дм. Краснопевцев. Эти гости были интересны и Тане, но все же это были люди по выбору Бориса — его друзья и единомышленники. Школьным товарищам он бывал рад, но принимал их не всегда — только если был свободен от работы, иногда в зависимости от настроения. Люди, далекие от творчества, не всегда это понимали и обижались.

Меня, когда я приезжал из Ленинграда, всегда принимал охотно. Любил, когда я приезжал с женой, Ириной. Таня к ней относилась по-доброму, но такими близкими, как с Борисом, их отношения не стали (П. Г.).

Нечто подобное вспоминает и Самойлов. «Таня усвоила со мной обычную для нашего общения с Борисом иронию. Это не было уместно. В ее тоне не было ласковой доброты, которой всегда отличалась его ирония по отношению к близким друзьям. Мы ему отвечали тем же. Ей ответить было невозможно. Может быть, ее тон означал, что я — человек из прошлого общения, а не из настоящего и будущего. Возможно. Ибо круг общения Слуцкого менялся»[288].

Борис дорожил своей независимостью, возможностью уединиться. Все в квартире было во власти Тани, кроме кабинета Бориса, где царил поэтический хаос — книги, рукописи, толстые амбарные книги, куда Борис набело записывал стихи, «запасник» приобретенных картин.

Борису нравилось, как вела дом Таня, он ценил устойчивый быт и не желал перемен. Не любил «гадюшника» — ЦДЛ с его ресторанно-купеческим духом и бывал там только по делу. Не любил и писательские дома творчества с их шумом, суетой, непременными застольями.

Несмотря на стремление Тани переехать из «железнодорожного» флигеля в престижный писательский дом в центре, Слуцкий ничего для этого не предпринимал, хотя мог осуществить ее желание без большого труда и не поступаясь принципами. Он опасался, что это приведет к общению с более широким кругом писательских семей и нарушит его достаточно замкнутый образ жизни. Все это требовало уступок от Тани, и она шла на них вполне осознанно.

Со стороны их жизнь представлялась друзьям счастливой. Об этом пишут и вспоминают многие. Признаний самого Слуцкого нет: цельные и сильные натуры делятся такими чувствами разве что в юности. Но, зная Бориса ближе, чем Таню, друзья надеялись, что для нее не осталось незамеченным большое нерастраченное чувство любви и доброты, верили, что и она ответила столь же искренним и глубоким чувством. Так ли это было на самом деле? Друзья на это надеялись, Борис был этого достоин.

Характерно, что большинство воспоминаний много говорит об отношении Бориса к Тане и почти ничего об отношении Тани к Борису — мужу.

Давид Самойлов:

«Он был к ней глубоко привязан. Не из-за комфорта, ухода и прочего. Этого в доме не было, хоть и был достаток. Он просто ее любил.

В ответ на обычное:

— Ну как твои романы и адюльтеры? — спросил однажды <у Бориса>:

— А у тебя есть романы и адюльтеры?

Ответил: “Есть!” Однако развивать тему не стал. Может, и были, но он твердо и преданно любил Таню. Их отношений я не знаю. Однажды неожиданно сказал:

— Я сказал Таньке: изменишь — прогоню.

Что-то, может быть, и было. Не знаю»[289].

Алексей Симонов:

«…Двадцать лет, до самой ее безвременной кончины, был трогательным и нежным мужем»[290].

В. Кардин:

«Женился он поздно, однако счастливо… <Татьяна> отличалась от распространенного варианта писательской жены прежде всего тем, что не считала мужа гением. Перепечатав на машинке стихотворение, могла скривиться, высказать, как признавался Слуцкий, самое натуральное пренебрежение… Слуцкий спокойно реагировал… Ему нравился ее чуть насмешливый тон, трогала ее забота, восхищала удивительная красота»[291].

Семен Липкин:

«Я ничего не знаю об интимной жизни Слуцкого до Тани, разговоры на такого рода темы Слуцкий не терпел (и в этом отношении отличался от своих сверстников — советских стихотворцев), я видел только, что он любил всем своим существом, гордился ее красотой и умом — и было чем гордиться»[292].

Константин Ваншенкин:

«…Да, он женился; некоторые считали, что поздно. Таня легко и естественно вошла в его круг. Он представлял ее четко и с гордостью:

— Моя жена»[293].

В их приезд к нам в Ленинград в 1958 году вскоре после женитьбы мы видели, какой любовью и вниманием окружил Борис свою молодую жену, как он был к ней чуток. Они смотрелись красивой парой. Таня, стройная, ростом под стать Борису, дорого и со вкусом одетая, кареглазая, с большой копной волос, и рядом Борис, в меру плотный, с пшеничными усами и умными голубыми глазами (П. Г.).

Ирина Рафес:

«Таня была красивой, молодой, здоровой. Боря называл ее “образцом здорового человека” и добродушно продолжал: “Как всякий здоровый человек, она засыпает, когда я читаю ей стихи”»[294].

Каковы были реальные отношения между Борисом и Таней? Кто знает… Но всякий раз, когда вызывают сомнения истинность и глубина чувств поэта, следует обратиться к его стихам. Большие поэты в стихах не врут. Среди поздних стихов Бориса Слуцкого есть и такое.