Сергей Семанов - Брусилов

Там, где была сильная артиллерия, где была могучая подготовка, там был порыв, но затем он выдыхался, и войска при нажиме противника, и даже без него, возвращались на свои позиции.

Чтобы вернуть боеспособность армии, надо дать дисциплину войскам. Прежнюю дисциплину полностью восстановить нельзя, и теперь желательно обсудить меры, которые могли бы поднять дисциплину и авторитет начальников и сделать войска послушными. Ведь теперь надо сутки и более, чтобы уговорить части идти выручать товарищей. Во время последних боев войска торговались, митинговали целыми сутками и иногда выносили решения не идти на помощь соседним частям. В результате — полная неудача. Без всяких разговоров, при малейшем нажиме дивизии разбегались, не слушая ни уговоров, ни угроз. Все это происходит оттого, что начальники, от ротного командира до главнокомандующего, не имеют власти…

История указывает, что есть предел свободе армии, перейдя который армия превращается в скверную милицию, необученную, непослушную и выходящую из рук начальников…

В целом выступления Брусилова на совещании были выдержаны в деловом тоне. Но вот поднимается генерал Деникин, затем другие генералы — и атмосфера резко меняется. В разительном контрасте с высказываниями Брусилова, выступления большинства генералов, особенно Деникина и Алексеева, наполнены неприкрытой контрреволюционной настроенностью. Они без оглядки критикуют Временное правительство за его слабость, заявляя, что виноваты в разложении армии товарищи Керенского но правительству — эсеры и меньшевики. Настроения Алексеева и Деникина неудивительны — именно они (да Корнилов, которого не было на совещании) в ближайшее время станут столпами контрреволюции и «белого движения». Удивительнее, что министр-председатель, которому крепко досталось от Деникина, оправдывался перед контрреволюционными генералами в извиняющемся тоне, истерично взвизгивал и хватался за голову. Деникин тоже крайне взволновался, трагически размахивал руками и по окончании речи просил разрешения выйти, чтобы успокоиться. Керенский жал руку Деникину, благодарил за «откровенное» и «правдиво выраженное» мнение. В результате вышло не совещание, а «руготня», по выражению Брусилова. Никакого определенного решения принято не было.

Повторяем, выступление Брусилова и на этом, и на других совещаниях, его высказывания во время бесед с армейскими комитетами, сохранившиеся документы доказывают, что он относился к революционно настроенным солдатам с гораздо большей долей терпимости и либеральности, чем Деникин, Корнилов, Алексеев. По всей вероятности, это определялось большей близостью Брусилова к солдатской массе, желанием понять солдат, убежденностью, что он должен оставаться в России и служить ей в любом случае. Брусилов хотел служить русскому народу, Керенский, Корнилов, Деникин и им подобные — управлять народом.

В половине первого ночи 17 июля Керенский уехал из Ставки, а в 11 часов утра 19 июля Брусилов получил телеграмму: «Временное правительство постановило назначить вас в распоряжение Временного правительства. Верховным главнокомандующим назначен генерал Корнилов. Вам надлежит, не ожидая прибытия генерала Корнилова, сдать временное командование наштаверху. О времени выезда прошу телеграфировать. Министр-председатель, военный и морской министр Керенский».

Телеграмма чрезвычайно поразила Брусилова; больше всего была обидна та спешка, с которой ему предписывалось покинуть Ставку: вопреки обычаю он был лишен даже права передать преемнику на столь важном посту сведения и мысли о фронте. В штаб Брусилов уже не пошел. В Петроград он ответил, что уезжает, но просит разрешения выехать в Москву, где жила семья брата и где у Брусилова была квартира. Вечером в тот же день он покинул Ставку.

С тяжелым сердцем Брусилов покидал Могилев. Нет, печалила его не личная обида, личное унижение, сколь ни горьки они для каждого человека. Что станет с Россией, с русской армией? Куда поведут, точнее — куда заведут страну темные интриганы из Временного правительства?.. Ответа на этот и иные подобные вопросы старый генерал не находил. Но он твердо знал одно: его руками, его именем и авторитетом никто разваливать государство Российское не будет.

А там — там время покажет.

Пост верховного главнокомандующего занял Корнилов. Контрреволюция была не за горами.

НА СЛУЖБЕ НОВОЙ РОССИИ

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»

Тютчев, как правило, глубок и очень точен в словах. «Роковые минуты» в судьбах мира случаются редко, еще реже приходится людям становиться их свидетелями, совсем редко — участниками. Великое счастье для человека сделаться очевидцем и принять участие — хоть и самое скромное — в Великом, которое только-только явилось миру.

Брусилова, как и многих других патриотов, искренне любящих свою родину, рождение новой, Советской России застало врасплох. Опытом своей отнюдь не молодой уже жизни он не был к этому подготовлен. Рождавшийся в крови и муках новый общественный строй казался ему не слишком-то привлекательным, даже чуждым. Что ж, он был неодинок в таком своем ощущении. И не случайно, как это теперь понятно нам, обозревающим историю России во всеоружии ленинского взгляда на события переломной эпохи. Так, но Брусилов, подобно тысячам и тысячам других патриотов России, нашел в себе мужество не отойти от нового, народного движения, не откинуть его в высокомерном пренебрежении, он остался с народом, с русским солдатом, претерпел поверхностное раздражение, преодолел его, понял, как мог, суть нового государственного обличья страны и остался в конце концов с ними — с людьми в серых шинелях, то есть с рабочими и крестьянами России, ее тружениками и защитниками, с народом в целом.

Судьба Брусилова в переломную для нашей Родины эпоху не есть только его личная судьба. Вот так же остались с народом его младшие коллеги по русской армии — будущие маршалы Егоров и Шапошников и множество иных. Как остались с новой Россией академики Тимирязев и Жуковский, поэты Блок и Брюсов — всех не перечесть. Именно они и им подобные стали залогом того, что все лучшее и ценное, накопленное в дореволюционной культуре, в конечном счете должно было перейти в культуру нашей советской государственности.

Нелегок был путь, тяжкие потрясения приходилось переживать и преодолевать, многое претерпеть. Что ж, ничто в мире не дается даром. Зато Брусилов и ему подобные получили высшее счастье: они остались со своим народом, на своей земле, и народ воздал им должное. И сохранил о них благодарную память в потомках.

Утром 21 июля (3 августа) 1917 года Брусилов приехал поездом в Москву. Уже на вокзале его поджидали расторопные корреспонденты московских газет, жадные до сенсаций. Генерал говорит и о том, как не удосужились своевременно встретить на вокзале Керенского, как неожиданна и нежеланна была отставка, как обидела его спешка, проявленная Временным правительством…