Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе

Тогда Завенягину было всего двадцать лет. В тридцать четыре года он был уже директором крупнейшего в стране Магнитогорского металлургического завода, кандидатом в члены ЦК партии и членом Челябинского областного комитета.

Мне было известно, как высоко ценил Тевосяна и Завенягина Серго Орджоникидзе и с каким особо глубоким уважением они оба относились к Серго.

Я знал, как тщательно и с какой любовью они выполняли все его поручения, Больше всего они опасались, как бы ненароком не подвести Серго. Не передоверяя никому, они сами тщательно следили за тем, чтобы все указания Серго неукоснительно выполнялись.

Серго также хорошо знал — эти двое его никогда не подведут, им можно безгранично верить.

Это был типичный пример хороших, здоровых отношений между государственным деятелем старшего поколения, выпестовывающим новые кадры руководителей, и представителями новой молодой поросли. Отношения, основанные на глубоком уважении, доверии и взаимной заботе.

От Тевосяна я нередко слышал:

— Очень боюсь, что Серго расстроится. С производством листовой стали у нас дела не клеятся.

Или:

— Ну и порадуется Серго — нам удалось перекрыть все свои прежние рекорды по производству стали.

Завенягин приезжал в Челябинск на заседания обкома, и я с ним имел возможность встречаться.

После совещания относительно изготовления гвоздей я и решил переговорить с Завенягиным, прежде чем ехать на Магнитку.

— А я завтра в Челябинске буду, — сказал мне Абрам Павлович, когда я позвонил ему на завод. — В Челябинске мы и поговорим, кстати, и повидаемся, а то я тебя уже давно не видел.

С Завенягиным мы встретились на даче у Власова, я еще жил один — семья находилась в Москве. Жена болела. Власов предложил переночевать у него, и мы с Завенягиным расположились в одной комнате. Спать нам не пришлось, проговорили до утра. Вспоминали Горную академию, Гипромез.

— А помнишь, как тебе от Серго попало?

— Почему ты это вспомнил?

— Почему? Мне кажется, что Серго обладает каким-то особым даром поднимать настроение людей, зажигать их, вдохновлять. Он как аккумуляторная станция огромной мощности.

Даже тогда, когда он наказывал людей, он их вместе с тем и приподнимал.

— Ударить можно по-разному. Стукни человека по кумполу, у него голова опустится, и он, кроме своих сапог, ничего не увидит; ударь его по подбородку, у него голова приподнимется, и он увидит новые горизонты. Так, что ли?

Мы оба в темноте рассмеялись.

— А помнишь, какое у тебя настроение было, когда он объявил тебе выговор с опубликованием в печати, а после разговора с Серго ты все же приехал в великолепном настроении.

Историю с выговором Завенягину я помнил хорошо. Когда его назначили директором Гипромеза, дела там обстояли очень плохо. Сроки выполнения проектных работ затягивались, что ставило в трудное положение строящиеся заводы. Со всех концов страны в Наркомтяжпром шли одна за другой тревожные телеграммы: «Отсутствие технической документации срывает начало строительных работ».

Однажды в газете «За индустриализацию» я увидел приказ Орджоникидзе, в котором Завенягину за необеспечение строительства металлургических заводов технической документацией объявлялся выговор с опубликованием его в печати. Прочитал приказ и Абрам Павлович, нахмурился и сказал:

— Не успели назначить, а уже выговор объявляется. Ну как при таких условиях можно работать?

Я был всецело на стороне Завенягина.

— А в чем здесь твоя вина? Разве можно было в такой короткий срок выправить положение с документацией?

— Сегодня же вечером поеду к Серго, буду просить его об отставке. Кто будет теперь со мной считаться, без выговора и то трудно было чего-либо добиться, а теперь это просто невозможно будет. Со мной никто и разговаривать-то больше не будет.

— Какие уж тут разговоры, — вторил я вконец разобиженному Завенягину.

Весь день Завенягин выглядел мрачнее черной тучи, а вечером выехал из Ленинграда в Москву. Через день он вернулся. Я ожидал его возвращения.

Вот я услышал, как хлопнула дверь в прихожей, и увидел… веселое лицо Абрама Павловича. Своего хорошего настроения он не мог скрыть, да, по-видимому, и не хотел.

— Был у Орджоникидзе?

— Конечно, был!

— Ну и как, что он сказал?

Завенягин рассмеялся и сказал:

— Сейчас все расскажу, дай только раздеться. Попал я к Серго вчера днем. С утра у него было совещание. Только оно закончилось, Семушкин говорит: «Заходите, я ему уже докладывал — он вас ищет». Открываю я дверь, вхожу, а у него в кабинете еще народ — главным образом члены коллегии. Увидев меня, Орджоникидзе подошел ко мне, поздоровался, положил руки мне на плечи и спросил: «Ну как дела, Завенягин?» — «Неважно, товарищ Серго. Работа, вероятно, мне не по плечу. Да ведь вы сами ее уже оценили, выговор мне объявили. По всей видимости, мне не справиться с этим делом».

Серго убрал руку с плеча, слегка толкнул меня вперед и, обращаясь к присутствующим, сказал: «Посмотрите на этого молодого человека! Его Серго обидел, а он на Советскую власть не хочет больше работать!» Я было к двери, а он: «Нет, Завенягин, подожди. А при чем тут, Завенягин, Советская власть? Ты вот на что ответь мне!»

Потом, показывая на стул, сказал: «Садись!» Я сел. «Рассказывай, в чем у тебя основные трудности?» Говорю:

«Конструкторов не хватает, чертежники перегружены». «Сколько тебе дополнительно народа нужно?» — «Около двухсот человек». — «Так ты воюй за них. Сходи в Ленинградский обком, там поговори. Да поговори так, чтобы тебя и в Москве слышно было! Тебе теперь, Завенягин, терять нечего. Выговор у тебя есть, и об этом знает вся страна. Два выговора сразу один за другим не дают. Воспользуйся случаем — шуми, стучи кулаками, требуй. Говори там, в Ленинграде, что это выговор дали не тебе, а всей Ленинградской организации. Как, мол, вы могли допустить, чтобы молодой специалист начал свою деятельность с выговора. Поезжай назад в Ленинград и воюй за кадры, за план. Ну, и я тоже поговорю с обкомом, попрошу их помочь тебе. Желаю удачи, Завенягин». На этом у меня разговор с Серго и закончился.

Завенягин стал ходить по комнате и насвистывать.

— Сегодня же поеду в обком.

Вскоре раздался телефонный звонок. Из Гипромеза передавали, что по правительственному телефону звонил секретарь обкома и спрашивал Завенягина.

Через две недели в Гипромез было направлено с ленинградских предприятий около ста восьмидесяти новых работников. Через три месяца положение с технической документацией было выправлено и в газете «За индустриализацию» появился новый приказ Орджоникидзе, которым снималось наложенное на Завенягина взыскание…