Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин

«Мы почти каждый день встречались в его отеле и в общей беседе склонялись, что хорошо бы создать свое издательство чистой поэзии и литературы без вмешательства политики. В Москве кричали: «Вся власть Советам», — а я предложил Есенину лозунг: «Вся власть поэтам». Он радостно улыбался, и мы рассказали об этом Изадоре. Она очень обрадовалась такому плану и сказала, что ее бывший муж Зингер обещал ей дать на устройство балетной школы в Америке шестьдесят тысяч долларов, половину этой суммы она определила нам на издательство на русском и английском языках. Мы были полны планов на будущее, и Есенин уже смотрел на меня как на своего друга-компаньона».

В очерке Левина есть одно замечание, на которое хочется обратить внимание:

«Как-то Есенин рассказал мне, что одна русская нью-йоркская газета, «левая», предложила устроить литературное выступление и даже дала ему пятьдесят долларов аванса. Он сначала согласился, а потом отказался, вернув аванс.

Он понял несовместимость его связи с партийной газетой, и Изадора была этим тоже довольна».

Ни Бурлюк, ни Ярмолинский, ни Мани-Лейба, ни другие не предложили Есенину свои услуги и своижурналы, чтобы Америку и американцев познакомить с лучшим поэтом России. А вот замечание Мендельсона: «Левых» представлял Давид Бурлюк. Бурлюк сам недавно появился в Америке, но упорно навязывал ему свое покровительство, долго уговаривал познакомить с Нью-Йорком. Есенин демонстративно «отвернулся» от Америки, не дал себя уговорить.

(…) Сколько тягостного и даже оскорбительного было для Есенина в его тщетных попытках добиться издания его стихов на английском языке, в провале надежд на то, что наконец-то он предстанет перед американцами человеком творческим, а не просто молодым спутником Айседоры Дункан, неизвестно на что расходующим свои дни».

Все журналы и газеты полны были такой клеветы, и Есенин догадывался, откуда исходит этот шлейф зловонного дыма. Но тогда еще не знал, что к этой клевете и травле подключились все его друзья-имажинисты во главе с Анатолием Мариенгофом.

Пресса писала много о нем и Айседоре, обо всех выступлениях, скандалах, о кожаных чемоданах, о его прекрасном телосложении (для боксера!), как он одет и обут, что ест и что пьет, но только не о том, чем жил Есенин, чем дорожил, чем гордился. Грустно было сознавать, что он находится всецело в руках прохвостов и негодяев, которые затеяли политические игры, но сделать ничего не мог.

«Его потряс цинизм, бесчеловечность увиденного, незащищенность человека от черных сил зла». Этот комментарий Софьи Толстой к «Черному человеку» — не о бесправном американце или американских неграх, эти слова напрямую относятся к Сергею Есенину.

Из воспоминаний Вениамина Левина, 1953 года:

«Где-то чувствовались вокруг них люди, которым нужно было втянуть в грязную политическую борьбу и сделать их орудием своих страстей… Что Есенин им не подходил, это они понимали, но он уже имел огромное имя в литературе, а вместе с Дункан он уже представлял символ связи России и Америки в период после русской революции — им это лишь и нужно использовать.

Но Есенин не дался. И они это запомнили».

В Европе со старой русской культурой, изгнанной из революционной России, на стихи Есенина набросились, по выражению М. Горького, «как обжоры на клубнику в январе». Есенин тотчас заключил договора на издание нескольких сборников. Его переводили на французский, английский, немецкий.

Новый Свет же начисто игнорировал его как поэта. Айседора выводила его на сцену, говорила, что Есенин — второй Пушкин, но никто не знал главного — его стихотворений.

Можно только догадываться, как переживал Есенин. Ничто не могло нанести ему большей обиды, уязвить его самолюбия, как отрицание его как поэта.

«Газеты взбесились, набрасываясь на Дункан и на Есенина. Они приписывали Есенину дебоши тогда, когда их не было, раздували в скандал каждое резкое высказывание Есенина», — писал позже Илья Шнейдер.

Самый громкий скандал разгорелся в еврейской колонии, куда чета Дункан-Есенин была приглашена известным поэтом Мани-Лейбой. Его свидетелем был В. Левин.

Имя еврейского поэта и переводчика Мани-Лейбы встречается в биографии Есенина в связи с его дружбой (или знакомством) с Блюмкиным, известным террористом, убийцей немецкого посла Мирбаха. Из «Литературной энциклопедии» известно: «Мани-Лейб (псевдоним, настоящее имя Мани-Лейб Брагинский. 20.12.1883, г. Нежин — 04.10.1953, г. Нью-Йорк). Еврейский поэт. Был сапожником. Участник революционного движения в России. В 1904 году Мани-Лейб был арестован, бежал в Англию, где выступал в еврейской рабочей прессе. В 1905 году переехал в США, примкнул к группе так называемых «молодых поэтов» и вскоре стал ее лидером».

Исследуя до сих пор тщательно «законспирированную» фигуру Якова Блюмкина, Феликс Зинько пишет: «Удалось выяснить, что у Якова был старший брат Моисей-Лейба. Когда Якову было всего 6 лет, на квартиру к ним пожаловали жандармы с обыском. Они нашли в комнате Моисея целый склад листовок, прокламаций и других нелегальных изданий Одесского комитета РСДРП. В тот день, 8 августа 1904 года Моисей был арестован на партийном собрании.

18 декабря Моисей был освобожден из тюрьмы и отдан под надзор отца». Ну а дальше все так, как сказано в энциклопедии.

Вот на этом вечере, после которого чета Дункан-Есенин должна была якобы «бежать из Америки», Есенин «выплеснул в слова всю накипевшую обиду»:

Если хочешь здесь душу выржатьТо сочтут или глуп, или пьян.Вот она, мировая биржа!Вот они, подлецы всех стран!Места нет здесь мечтам и химерам.Отшумела тех лет пора.Все курьеры, курьеры, курьеры.Маклера, маклера, маклера.От еврея и до китайца,Проходимец и джентельмен.Все в единой графе считаютсяОдинаково — бизнесмен.Никому ведь не станет в новинки,Что в кремлевские буфераУцепились когтями с ИльинкиМаклера, маклера, маклера…

Это им швырнул он в лицо, намекая брату, кто есть кто:

Не злодей я и не грабил лесом.Не расстреливал несчастных по темницам.

Он высказал, то, что хотел высказать. И услышали те, кто хотел и должен был услышать. Но здесь прозвучало из уст Есенина и слово «жиды» — не израильтяне, не евреи, не иностранцы, а в первозданном библейском виде. Этого Есенину не простили.

Скандал стал достоянием прессы, опять написали: «вследствие чрезмерного возлияния и ревности», и приклеили ему ярлык «антисемита».