Вячеслав Лопатин - Суворов и Потемкин

«С г[рафом] Николаем] Ивановичем] меня сплел жених [ом]. Стравил меня со всеми и страшнее,— продолжает Суворов.— Это экстракт. Я ему зла не желаю, другом его не буду даже в Шведенберговом раю». Неприязнь к Репнину так велика, что Суворов не может ручаться за дружбу с ним даже в раю, описанном знаменитым шведским инженером, ученым, мистиком Эмануэлем Сведен-боргом, раю, где господствует любовь к ближнему и любовь к божественной истине.

Но может быть Суворов пристрастен к своему сопернику и преувеличивает его силу и влияние? Оказывается, нет. Сама императрица опасалась Репнина — ведущей фигуры партии наследника престола. Она помнила заговор 1776 г. и не забывала об участии в нем Репнина — племянника братьев Паниных. Осенью 1790 г, в обстановке острейшего кризиса, спровоцированного берлинским двором, в политике которого ведущую роль играли масоны, она обратила пристальное внимание на московский кружок масонов, руководимый Новиковым. Смерть Потемкина заставила ее ускорить ликвидацию опасного центра. «Я тебя люблю и принимаю как художника, а не как мартиниста,— кричит великий князь Павел Петрович знаменитому архитектору В. И. Баженову, приехавшему к нему по поручению Новикова.-- О них же и слушать не хочу; ты и рта не разевай о них говорить». [204]

На дворе зима 1791 — 1792 гг. В бумагах генерал-прокурора А. Н. Самойлова, ведомство которого, помимо финансов, занималось политическим сыском, сохранился важный документ. «Я Николай Репнин,— говорилось в документе,— клянусь Всевышним Существом, что никогда не назову имени Ордена, которое мне будет сказано почтеннейшим братом шредером, и никому не выдам, что он принял от меня прошение к предстоятелям сего Ордена о вступлении моем в оный, прежде чем я вступлю и получу особое позволение открыться братьям Ордена.

Князь Николай Репнин полный генерал службы» [205].

В апреле 1792 г. был арестован Новиков. Следствие велось под личным наблюдением императрицы. Следователей интересовали связи московских розенкрейцеров с их берлинскими братьями; связи с наследником престола; роль Репнина в тайном обществе, которое до своего отъезда из России возглавлял барон Шредер, бывший капитан прусской службы. «Сношения с цесаревичем и его берлинскими друзьями, конечно, и погубили Новикова, подвергнув разгрому весь кружок,— делает вывод крупнейший авторитет по русскому масонству времен Екатерины Г. В. Вернадский.— Екатерина не могла без достаточных улик тронуть влиятельных закулисных столпов масонской партии, вроде князя Репнина,.. она долго искала причину для ареста даже поручика Новикова» [206]. Тронуть «столпов» было политически невыгодно, так как означало бы признание наличия сильной оппозиции. Новиков был заключен в шлиссельбургскую крепость, для остальных опытная правительница сочла «достаточной предупреждающей мерой — страх»: некоторые влиятельные московские масоны выехали в свои деревни; Репнин получил пост генерал-губернатора в Риге. Даже Храповицкий — доверенное лицо императрицы, «нашедший», по его словам, «случай изъясниться о старом Масонстве» (времен И. П. Елагина и А. И. Бибикова), был удален от двора, получив чин тайного советника и место сенатора. Храповицкому не помогло и напоминание о том, что именно он перевел на русский язык антимасонскую брошюру «сочинения Ея Величества».

Именно тогда Екатерина, встревоженная убийством короля Густава и скоропостижной смертью императора Леопольда, пишет черновое завещание: «Для блага Империи Российской и Греческой,— говорится в конце завещания,— советую отдалить от дел и советов оных Империй Принцев Виртемберхских и с ними знаться, как возможно менее, равномерно отдалить от советов обоих пол немцев»9. Примечательные и полные глубокого смысла советы гениальной правительницы, сделавшей главной целью своей политики служение национальным интересам России.

Следует упомянуть, что Суворов, которого некоторые авторы зачислили в масоны, отрицательно отзывается об известных деятелях тайных обществ: Новикове, графе А. П. Шувалове, Репнине. «Но гугнивого Фагота,— наставляет он Хвостова 2 марта 1792 г., незадолго до ареста Новикова,— тяжело остеречься по марткнитству» [207].

Тяготясь своей ролью «инженера», Суворов не ослаблял усилий по созданию надежной системы укреплений, которая должна была обезопасить столицу империи от покушений беспокойного соседа. По его инициативе были построены каналы между Нейшлотом и Вильманстрандом, не предусмотренные первоначальным проектом.

К осени 1792 г. основные работы были закончены. Суворов представил план обороны границы на случай войны и, считая свою миссию завершенной, начал хлопотать через Турчанинова и Безбородко о поручении ему войск на юге, подальше от правящих сфер. В письмах он неоднократно упоминает о своем недовольстве наградами за Измаил. «Стыд измаильский из меня не исчез, сколько времени тянется одно Гене[рал]-Адью[тантство],— читаем мы в письме Хвостову от 20 октября 1792 г,— От Ирода к Пилату, от Пилата к Ироду. Обещать можно до замирения, до новой войны и до нового замирения». Совершенно очевидно, что умерший год назад Потемкин тут не при чем. Под Иродом и Пилатом подразумеваются здравствующие Зубов и Турчанинов. Фаворит, желая заручиться поддержкой Суворова, обещал ему весной-летом 1791 г. генерал-адъютантство. Но обещания не сдержал и через Турчанинова передал успокоительные заверения. Суворов так и не смог пробиться в узкий привилегированный круг генерал-адъютантов императрицы (среди которых были и Репнин и Николай Салтыков). «Стыд измаильский», по нашему мнению, это еще и угрызения совести, связанны воспоминаниями о том, как, поддавшись посулам «новых друзей», он пошел против своего благодетеля. Не случайно в тех же самых письмах Суворов все чаше вспоминает «Князя Григория Александровича» «Часто я ему был нужен в виде Леонида»,— признается он Хвостову 20 июля 1792 г., намекая на свое «особливое» положение при Потемкине. Ведь под начальством Потемкина он совершил подвиги, сравнимые с подвигом спартанцев при Фермопилах. Рассчитывая на помощь Безбородко. Суворов пишет в сентябре того же года: «Ему (т. е. Безбородко.— В.Л.) в свое время удалить меня в Действующий департамент, как то всегда со мною было; и при К[нязе] Г[ригории] Александровиче] не был ли я в 1-й роле?»

10 ноября 1792 г. Суворов был назначен командующим войсками Екатеринославской дивизии и вскоре отбыл на юг. Нам кажется, что императрица оценила его противостояние «факции» Репнина и доверила ему значительные военные силы, дислоцированные «в Екатеринославской губернии, Тавриде и во вновь приобретенной области». Суворову были подчинены и казаки Черноморского войска, которые за отличия в минувшей воине по представлению Потемкина получили земли на Тамани и Прикубанье. Почти два года провел Суворов на юге. Главным местом его пребывания был Херсон. Эти годы можно считать сравнительно спокойными, хотя и здесь не обошлось без трений с властями предержащими. Суворов разработал план укрепления границ, исходя из полученных при отъезде указаний, и немедленно приступил к его осуществлению. Однако присланные им сметы, требовавшие значительных ассигнований, не были утверждены. Отношения с Портой изменились в лучшую сторону, и с форсированным строительством крепостей можно было подождать. Суворов действовал решительно. Он послал Хвостову доверенность на продажу своих деревень, чтобы выплатить неустойку подрядчикам. Турчанинову был направлен протест: он обязан был вовремя предупредить об изменении политической ситуации. Не получив положительного ответа, Суворов послал императрице прошение об увольнении «волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию». Екатерина незамедлительно распорядилась «отпустить двести пятьдесят тысяч из банка Графу Суворову Рымникскому». Доказывая петербургским чинам важность укрепления таких крепостей, как Севастополь и Кинбурн, Суворов постоянно ссылается на авторитет покойного Потемкина. Когда же Турчанинов напомнил ему позапрошлогодние отзывы о «Князе Григории Александровиче», Суворов мгновенно возразил: «О Пасхе: я кланялся мощам той особы, которая, отнюдь не касаясь протчего, находила во мне свойственные мне достоинства». В Херсоне, в Екатерининском соборе находился склеп, где покоились останки Потемкина. Его соратники по торжественным дням собирались в склепе и молились за упокоение души Светлейшего. Среди них был и Суворов.