Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

К двум публикуемым текстам примыкал еще третий – письмо первому Президенту России Борису Ельцину, подписанное вместе с Василием Аксеновым его друзьями – сербским философом и публицистом Михайло Михайловым и учеными с мировым именем Роальдом Сагдеевым и Валерием Сойфером. Два писателя и два ученых – их единая позиция продолжает тему содружества искусства и науки в борьбе за движение человечества к прогрессу, обозначенную во втором мемуаре. Письмо датируется 1992 годом и относится к моменту обострения внутриполитической обстановки в стране, приведшей к кризису октября 1993-го. В нем выражается обеспокоенность возможностью коммунистического реванша и предсказываются плачевные последствия такого развития событий:

«Цинично называя себя „русскими патриотами“, они в своих многочисленных газетах и журналах, а также, к сожалению, и с трибуны Верховного Совета Российской Федерации, льют грязь на первого в российской истории избранного народом президента, глумятся над бескровной народной революцией августа 1991 года, не пытаясь скрыть, что их цель состоит в насильственной реставрации тоталитарного сверхгосударства.

Их не смущает даже страшная перспектива этнической и гражданской войны по всей территории бывшего СССР, то есть повторение в гигантском, ядерном масштабе, разворачивающейся сейчас „югославской модели“. Готовность пролить кровь сквозит или впрямую высказывается в выступлениях их лидеров.

Не имея никакой позитивной экономической программы, они стремятся вновь противопоставить Россию Западу, то есть опять вогнать страну в гонку вооружений, тем самым в безвыходный тупик для будущих поколений».

К сожалению, письмо не может быть опубликовано, потому что разрешения на его публикацию от трех других «подписантов» не имеется. Это письмо с настойчивым призывом не допустить противостояния новой России идущему навстречу ее демократическим преобразованиям Западу выглядело бы сегодня не менее злободневным, чем современные политические дискуссии…

Вопреки нынешним утверждениям некоторых прижизненных друзей Василия Аксенова, пытающихся оправдать отсутствие собственной гражданской позиции утверждением, что Аксенов якобы был только писателем и политика его не интересовала, публикуемые тексты как раз остро публицистичны, и политическая позиция Василия Аксенова очерчена в них предельно отчетливо. Критикуя закосневшую и закостенелую советскую систему, он противопоставляет этой беде литературу и науку, то есть свободное творчество, как надежду на выход из любого политического тупика.

Василий Аксенов

Два типа смелости

Один из диссидентских друзей академика Сахарова однажды рассказывал[819].

Мы были вместе с Сахаровыми в Сухуми на берегу Черного моря. Внешне все напоминало нормальный отдых: прогулки вдоль красивой набережной, купания, кавказское гурманство. Шутили, старались не замечать кэгэбэшной суеты вокруг. А между тем, для местных «бойцов невидимого фронта» (как они сами себя называют) это были горячие денечки. Еще бы – главный диссидент Советского Союза оказался в их городе! Они были повсюду, куда бы ни пошел академик: в соседнем номере гостиницы, за соседним столиком в ресторане, на соседней волне в море и, хотя они и называют себя бойцами невидимого фронта, были весьма навязчиво в поле зрения. Интеллигентный человек, впрочем, может без труда сузить свое поле зрения, ограничить его, скажем, только великолепными сухумскими пальмами и морским горизонтом. Так мы и делали.

Однажды мы стали шутливо спорить с женой Сахарова Люсей: о чем чаще всего думает Андрей? О нарушении Хельсинкских соглашений, предположили мы. Чепуха, засмеялась Люся, здесь, на море, он думает только обо мне!

Вечером мы сидели на набережной. Над нами шелестели королевские пальмы. К берегу шел ярко освещенный лайнер. В небе зажигались первые звезды. Спросите его, спросите, прошептала Люся, предвкушая свое торжество. Андрей, о чем ты чаще всего думаешь? – спросили мы. О галактических излучениях, был ответ.

Ответ этот только на первый взгляд может показаться курьезным. Часто забывают, что Сахаров – ученый огромного масштаба, а он именно и прежде всего ученый, ни на минуту не прекращающий работать, то есть, мыслить. Известный израильский физик Harry Lipkin[820] недавно писал в WP[821], что мысль Сахарова всегда опережает текущее развитие науки приблизительно на десять лет.

Надо сказать, что большой процент активных советских диссидентов, заявивших о себе в 60-е годы, ученые. Глава Московской Хельсинкской группы, осужденный на 7 лет и 5 ссылки Юрий Орлов[822], – выдающийся физик. Где-то в лагере или ссылке физик А.Твердохлебов[823], высланы за рубеж математики Турчин[824] и Есенин-Вольпин…[825]

Нравственный бунт ученых против партийной бюрократии является знамением времени. Коммунист – это, по сути дела, образ из прошлого. Ученый – это человек будущего.

В свое время, 130 лет назад Маркс писал: призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Этот призрак пугал капитализм и обещал приход новой эры. Новая эра пришла, и на востоке Европы было построено самое реакционное и самое безнадежно темное общество из всех, что знала человеческая цивилизация. Сейчас, перефразируя Маркса, можно сказать: «Призрак бродит по Восточной Европе, призрак научно-технической революции».

Тоталитарный коммунизм нуждается в ученых для поддержания, прежде всего, своей военной мощи. Ученый или, как грубо обозначают эту касту, «технократ» по самой своей природе противостоит примитивизму тоталитарной идеологии. Применяя шахматную терминологию, ученый быстрее, чем обычные люди, умеет считать варианты. Что говорить о бюрократии, умственный потенциал которой находится ниже среднего уровня. В прагматическом расчете общественного блага, по мнению ученых, предусматривается более высокий уровень общественной морали. Отсюда и вытекает конфликт между бюро… и техно…

В начале 60-х в СССР возникли так называемые «городки науки», где, по идее властей, должны были быть сконцентрированы основные исследования в физике, математике, технике, биологии. Развитие этих городков, однако, приняло не совсем желательную форму. Они стали, что называется, настоящими «гнездами крамолы» (seats of sedition), инкубаторами диссидентства.

Особенно отличался в этом смысле знаменитый новосибирский Академгородок. Здесь, посреди сибирской тайги, поощрялось неофициальное искусство. Первые, после 35-летнего перерыва, выставки живописного авангарда, концерты запрещенного джаза, выступления знаменитых «певцов протеста», фрондерствующих поэтов – молодые «физики» рукоплескали молодым «лирикам».