Николай Попель - Впереди - Берлин !

- Недооценил их генштаб ваши оперативные возможности!

Павел Семенович вдруг громко захохотал. Я удивился:

- Что такое?

- Да когда же им было оценивать возможности и принимать решения, раз они драпу давали. Ведь Цоссен - это ставка их верховного командования и генеральный штаб вермахта. Мы их там чуть тепленькими не взяли - и Кейтеля, и Йодля.

- Жаль, упустили, - задумчиво тряхнул головой член Военного совета армии генерал-лейтенант С. И. Мельников. - Ну, ничего, не страшно. Надеемся на встречу в Берлине.

- Как хоть выглядит их генштаб?

Рыбалко и Мельников улыбнулись.

- Это был их генштаб, а сейчас это наш штаб армии,- Павел Семенович встал.- Извините, мне надо в части, а все, что требуется, доложит Семен Иванович. Он сюда прибыл с передовым отрядом Сухова - все видел сам.

Семен Иванович Мельников - старый танкист, мой товарищ еще по боям на реке Халхин-Гол, единственный политработник среди членов Военных советов всех армий и фронтов, который получил звание Героя Советского Союза.

- Вас Цоссен интересует? - спрашивает он. - Помещение Генерального штаба в два этажа построено: один на земле, а второй, точно такой же, под землей. Когда не было бомбежки, сотрудники работали в верхнем, а если бомбили спускались вниз, но работа не прекращалась.

- Накатов много?

- Нет, там другая система. Над убежищами поставили огромные металлические конусы. Прямое попадание бомбы поэтому практически исключено, она в сторону скользит. Что здорово - аппаратура исключительная нам досталась. Кабели толщиной в руку во все стороны идут.

- Целые? Не верится.

- Не успели попортить. А может, немецкие инженеры пожалели. Развесили плакатики: "Руский сольдат! Это есть ценный трофей, не ломай".- И Мельников сам рассмеялся. - Последние полчаса какой-то связист правил всей этой аппаратурой. Нашли записи последних разговоров. У него штабы армий требуют приказы, а он одно твердит: "Тут русские, русские..."

Тепло попрощавшись с Мельниковым, мы вернулись для доклада в штаб фронта.

- Вам было приказано захватить аэродромы. Исполнено? - спросил командующий фронтом Маршал Жуков.

- Так точно.

- Летчики подсели?

- Так точно, подсели, товарищ маршал. Ведут бой. Но это действовали небольшие передовые отряды, а танкисты Рыбалко вечером двадцать третьего апреля вышли на фронте шириной в десять километров и захватили прочные плацдармы на северном берегу канала Тельтов.

- А Чуйков?

- Армия Чуйкова находится вместе с нами. Заняли Буков.

На земле и под землей

Мы решили поехать в корпус Дремова, чтобы лично поглядеть на действия созданных в Берлине штурмовых отрядов. Расстояние от штаба армии до командного пункта корпуса было небольшим: в обычное время - полчаса езды. Но нам пришлось туда добираться свыше трех часов.

Улицу запрудили бесконечные колонны танков, пехоты, артиллерии, медленно двигавшиеся по разрушенному городу.

Катуков нетерпеливо ерзал на сиденье:

- Пешим ходом пройти быстрее! Попробуем прорваться другой улицей,скомандовал он шоферу.

Свернули на параллельную "штрассе", но тут дорогу преградил завал камней, балок, бетона: это стена многоэтажного дома рухнула на мостовую.

- Тупик! Давай назад!

Выехали на другую улицу. Но здесь путь перекрыла баррикада...

На третьей - опять завал, на четвертой - тоже не проехать. Разворачивались, крутились туда и обратно, лавировали в лабиринте улиц, наконец Катуков не выдержал:

- Тут пехота, и та с трудом пройдет! Поворачивай обратно, на маршрут колонн.

Город "разукрашен" белыми флагами: из каждого окна свешиваются простыни, полотенца, даже передники играют кружевами на ветру. Не все берлинцы, видимо, горели желанием "умереть за своего фюрера".

На крышах развевались красные флаги - знак того, fl что здесь прошли наши части. Без такой сигнализации в городском бою не узнать, где свои, а где чужие.

- А помнишь, как в сорок первом году мы определяли рубеж выхода немцев, особенно к вечеру? - вдруг спрашивает Михаил Ефимович.

- Конечно. Где пожар, там они.

Останавливаем бронетранспортер около подворотни многоэтажного дома, где стоит полевая кухня. Вокруг нее большое оживление. Солдаты, сержанты, офицеры - всё получают пищу, ждут очереди, некоторые уже с аппетитом едят. Между ними замечаю нескольких немецких детей. Маленькие берлинцы подходят к бойцам, протягивают худенькие ручки с зажатыми в них чашками и плошками. Рядом с поваром стоит кудрявый мальчуган в рваных штанишках: "Кушать!" - первое слово, которое немецкий ребенок выучил на русском языке. Повар аккуратно налил ему чашку пополнее. Мальчик тоненьким благодарным голосом протянул: "Данке шен". А повар вдруг ласково погладил его вихры своей широкой ладонью. Но, увидев нас и не зная, как мы оценим такой поступок, покраснел и сразу начал оправдываться: "Ребенку дал, товарищи генералы. Всякого за войну навидался, а вот не выдерживает сердце смотреть на голодных детей".

Мальчик лет семи, которому щедрый сержант наливал сладкого чая из фляги, неотрывно глядел на лакомство голодными глазами, но переборол себя и, объяснив: "Фюр мама", - понес чай в дом. Сержант был растроган.

- Гитлера поймаем живьем - что с ним делать? - начал он обсуждать с товарищами юридическую проблему, занимавшую тогда умы многих. - Я бы отдал его на казнь при этих ребятах, чтоб видели, через кого страдают, чтобы сами немцы его на мелкие кусочки порвали!

- При нас, пожалуй, и порвут, а без нас - нет! - убежденно возражал второй - трезвый скептик.

Хотя шел сильный бой, в городе хорошо различались звуки. Стены домов поглощали шумы, и даже канонада казалась здесь какой-то отдаленной. Все здесь отличалось от боя в поле. Внезапно мое ухо поразил непривычный свист, резко приближавшийся сверху. Команда "Воздух" - и ноги сами занесли нас в подворотню. Рефлекс выработался: сотни раз приходилось бывать под обстрелом "юнкерсов", "хейнкелей", "мессеров".

Мы тревожно вглядывались в самолеты, оставлявшие в небе узкий белый след.

- Скорость бешеная! - прикинул на глаз Катуков.- Хорошо, если у Гитлера таких немного. А если много - жарко будет.

В тот день нам впервые пришлось наблюдать реактивные самолеты. Молниеносно снизившись над колонной, звено обстреляло ее пулеметным огнем. Упал сержант, который минуту назад наливал немецкому мальчику чай. Товарищи быстро оттащили его в подворотню. Военфельдшер Арсентий пытался помочь ему, но было уже поздно.

Откуда-то донеслись крики: "Врача!" Это две девочки, задержавшиеся около каши, попали под огонь. Около кухни Арсентий оказался единственным медиком: перевязал раненых и отправил в медсанвзвод.

Реактивные самолеты развернулись на второй заход. Наперерез им бросились "яки". Скорость фашистов была вдвое больше. Казалось, наши летчики пошли на верную смерть. Но стервятники не приняли боя, круто взмыли кверху, сбросили напоследок бомбы и исчезли в голубой вышине.