Роберт Масси - Николай и Александра

Однажды императрица появилась в Мариинском театре, бледная и молчаливая, в белом бархатном платье, на ней была голубая Андреевская лента. Находившаяся в соседней ложе Мюриэль Бьюкенен внимательно наблюдала за ней: «Ее красивое, трагичное лицо было бесстрастно… в глазах застыло загадочное серьезное выражение; казалось, поглощенная какой-то тайной мыслью, она витала где-то вдали от переполненного театра… Видно, не в силах более вынести чувства печали, она что-то прошептала на ухо государю, встала и ушла… По залу пронесся неодобрительный ропот».

На Пасху император подарил супруге изготовленное фирмой Фаберже яйцо с миниатюрными портретами всех царей и императриц Дома Романовых, в рамках с двуглавыми орлами. Внутри был сюрприз – глобус из вороненой стали, на котором золотом были инкрустированы две карты Российской империи, одна в границах 1613-го, другая – 1913 года. В мае 1913 года императорское семейство отправилось по стране тем же маршрутом, каким следовал от родовой вотчины до престола юный Михаил Романов, первый царь династии. В районе Верхней Волги, там, где великая русская река поворачивает к северо-западу от Москвы, царская семья села на пароход и отправилась в Кострому, на родину Романовых, где в марте 1613 года шестнадцатилетнего Михаила уведомили об избрании его царем. А. А. Вырубова писала: «Прибытие на Волгу сопровождалось необычным подъемом духа всего населения. Народ входил в воду по пояс, желая приблизиться к царскому пароходу». Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Повсюду, где бы мы ни появлялись, мы наблюдали проявление преданности, доходившей до экстаза. Когда наш пароход шел вниз по Волге, мы видели толпы крестьян, стоявших по пояс в воде, чтобы взглянуть на Ники. В некоторых городах я видела, как ремесленники и мастеровые падали на колени, чтобы поцеловать его тень. Раздавались оглушительные крики „ура!“».

Но самые главные события состоялись в Москве. В тот июньский погожий день небо было голубым и безоблачным. Находясь в десятке метров впереди своих лейб-казаков, император ехал верхом. На Красной площади он спешился и, следуя за вереницей иерархов церкви, читавших молитвы, вошел в Кремль. Императрице и наследнику, которые ехали за государем в открытом автомобиле, последние несколько сотен метров пришлось тоже идти пешком. «Цесаревича нес на руках лейб-казак, – вспоминал Коковцов. – Когда процессия остановилась, я услышал сочувственные возгласы при виде бедного беспомощного ребенка, наследника престола Романовых».

Когда торжества остались позади, государь и императрица пришли к различным выводам. По мнению Александры Федоровны, реакция простых людей явилась неоспоримым свидетельством связи царя с народом. «Вы сами можете убедиться, какие трусы эти государственные министры, – заявила она одной из своих фрейлин. – Они постоянно твердят государю о революционной опасности. А на самом же деле – сами видите – стоит нам только появиться, и сердца подданных тотчас принадлежат нам». В императоре же празднества пробудили желание отправиться в глубь России. Ему захотелось вновь совершить путешествие по Волге, побывать на Кавказе, возможно, и в Сибири. Великая княгиня Ольга Александровна впоследствии писала: «Видя эти восторженные толпы, кто бы мог подумать, что меньше чем через четыре года само имя Ники смешают с грязью?» Даже Коковцов, полагавший, что министров и членов Государственной думы незаслуженно обошли вниманием, признавал, что торжества прошли с успехом. «Предполагалось, что путешествие царя будет семейным торжеством, – писал он. – В ближайшем кругу государя понятие правительства, его значения, как-то стушевалось, и все резче и рельефнее выступал личный характер управления государем, и незаметно все более и более сквозил взгляд, что правительство составляет какое-то „средостение“ между этими двумя факторами (царем и народом), как бы мешающее их взаимному сближению… [Возникла] идея величия личности государя и вера в безграничную преданность ему, как помазаннику Божию, всего народа… В ближайшее окружение государя… внедрялось сознание, что государь может сделать все один, потому что народ с ним… Министры, не проникнутые идеей… абсолютизма, а тем более Государственная дума… – все это создано для обыденных дел, и чем дальше держать этот аппарат от государя, тем менее вероятности возникнуть… возражениям, напоминающим о том, чего нельзя более делать так, как было, и требующим приспособляться к новым условиям, уменьшающим былой престиж… „царя московского“, управляющего Россией, как своей вотчиной».

Начало династии Романовых положил брак, заключенный в 1547 году. Невестой была Анастасия Романова, представительница известной московской семьи бояр. Женихом – семнадцатилетний великий князь Московский Иван IV, только что провозгласивший себя царем всея Руси. Невесту царь Иван IV выбирал своеобразно. Велев выстроить две тысячи девушек, он принялся их разглядывать. Больше всех пришлась ему по душе юная Анастасия, дочь вдовы Захарьиной. Покойный муж ее, Роман Юрьевич, был окольничьим, а свекор – боярином Иоанна III. Царь горячо полюбил молодую жену. Когда десять лет спустя она скончалась, он заподозрил, что ее отравили. Горе[52] превратилось в гнев, возможно, в безумие. Царствование этого государя ознаменовалось такими жестокостями и кровопролитиями, что он получил прозвище Ивана Грозного. У него была привычка ходить с посохом с острым наконечником, которым он поражал неугодных ему царедворцев. Когда восстал Новгород, грозный царь велел окружить город и пять недель сидел на троне под открытым небом, наблюдая, как мучили и убивали шестьдесят тысяч новгородцев.

Разрываясь между добрыми и злыми делами, царь нередко заводил разговор о своем намерении отречься от престола. И он было действительно удалился в монастырь, где предавался мерзким развлечениям, жестоким казням, терзаемый угрызениями нечистой совести. Снова заняв престол, в порыве гнева он убил старшего и любимого сына. Удрученный смертью царевича, Иван Грозный искал покаяния в чтении Библии и в бесконечных молитвах. Он рыдал о том, что жизнь его была загублена, когда умерла его возлюбленная супруга Настасья Романовна. В послании предавшему его князю Курбскому царь писал: «А с женою моей зачем вы меня разлучили? Не отняли бы вы у меня моей юной жены, не было бы и Кроновых жертв»[53]. К концу жизни Ивана Грозного стали преследовать призраки его жертв. У него клочьями выпадали волосы, каждую ночь он выл по-волчьи. Перед смертью попросил шахматную доску, расставил на ней фигуры. По воле царя митрополит читал молитвы пострижения над умирающим, который был назван в монашестве Ионою.