Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония
В Японии того времени споры происходили не только между приверженцами тех или иных теорий и политических течений. Споры происходили и между вещами. О борьбе между традиционным и новым, между японским и европейским прекрасно свидетельствует остроумная гравюра Утагава Ёсифудзи (1828–1887). На ней изображено сражение японских и иностранных вещей и продуктов. Где-то побеждает японское, где-то – иностранное. Явную победу с японской стороны одерживает рис, принимающий облик борца сумо. Сакэ сопротивляется напору виски, а гэта (деревянные сандалии на подставках-скамеечках) – европейским туфлям. Зато кирпич одолевает черепицу, лампа – свечу, рикша (который в силу наличия у его коляски колес ассоциировался с европейским) – паланкин, мыло – рисовую пудру и шелуху, использовавшуюся в качестве моющего средства. Почтальон в униформе побеждает курьера (под руководством американского специалиста С. Брайана формирование общенациональной почтовой службы было завершено в 1873 г.). Любимая токийскими денди крылатка побеждает традиционную накидку каппа (делалась из материи, соломы или бумаги). Убедительность аргументов подчеркивается оружием сражающихся: матерчатый зонтик оказался намного практичнее японского, сделанного из промасленной бумаги. Фотография вроде бы теснит цветную гравюру, утверждая: «Я показываю только правду. Я не люблю неправды. Сколько бы лет ни прошло, на меня все равно интересно смотреть». Но аргументы гравюры тоже весомы: «Красавицы в книжках с картинками и на гравюрах выглядят еще лучше, чем они есть на самом деле. Ты не можешь победить меня».
Для жителей деревни Токио представлялся каким-то совсем другим миром – миром, где все было так незнакомо. Про одного крестьянского сына рассказывали, что, впервые увидев в столице почтовый ящик, он принял его за писсуар. Однако высота щели, естественно, не соответствовала его росту, а потому он нашел это новшество чрезвычайно неудобным для пользования.
1874 год
7-й год правления Мэйдзи
Реформаторы проявляли фантастическую активность. Но правительство отказалось вторгаться в Корею. Недовольство его действиями было велико.
13 января около десятка самураев напали на экипаж правого министра Ивакура Томоми, который возвращался из дворца Акасака после обеда с императором. Ему удалось выпрыгнуть из экипажа в ров с водой. Выбравшись на другой берег, он спрятался в кустах. Голоса приближавшихся к месту покушения прохожих распугали потенциальных убийц. Ивакура отделался шрамом на лице.
Преступников схватили через несколько дней. Это оказались самураи из префектуры Коти (бывшее княжество Тоса). Они были взбешены тем, что Ивакура помешал нападению на Корею. Верные подсказке Гарри Паркса, власти лишили нападавших звания самураев и казнили их.
17 января Итагаки Тайсукэ и примкнувшие к нему оппозиционеры (Это Симпэй, Гото Сёдзиро, Соэдзима Танэтоми и др.) внесли в правительство предложение о созыве Народного собрания. Они возмущались засильем в правительстве выходцев из Сацума и Тёсю, утверждали, что политика лишена последовательности. Эти недостатки могут быть ликвидированы только при существовании представительной власти в лице Народного собрания. Только при опоре на него правительство и страна станут сильными, только тогда можно будет достичь в народе «единомыслия». Конкретный пример неправильных действий правительства приводился только один: отмена военной экспедиции в Корею.
Так начиналось «Движение за свободу и права народа» («Дзию минкэн ундо»). Его противостояние официальному курсу правительства будет определять главную интригу политической истории страны на ближайшие полтора десятилетия. Название «Движения» звучало как гимн народовластию, но на самом деле отправной точкой для его лидеров стало обеспечение вовсе не многомыслия, а «единомыслия» в деле завоевания Кореи. Понятие «свобода» было применимо только по отношению к самим японцам. Тем не менее необходимо помнить: «Дзию минкэн ундо» стало первым массовым движением, которое основывалось не только на личной верности его руководителю, но и на определенных идеях.
Обращение было опубликовано в газете «Ниссин синдзиси» («Ежедневные новости»). Это было невероятным политтехнологическим новшеством: внутренние раздоры элиты сделались достоянием общественности. Печать решительно вовлеклась в политическую борьбу. Одни газеты ратовали за немедленный созыв Народного собрания, другие утверждали, что «глупый и необразованный народ» не созрел для того, чтобы предоставить ему право участвовать в управлении страной. А потому следует подождать, пока люди станут более «просвещенными».
Развернувшаяся дискуссия явилась для правительства неприятной новостью. Оно не расценивало газеты как источник информации. В действовавшем тогда законе о печати 1871 года говорилось, что предназначением газет является помощь в деле управления государством, а вовсе не печатание антиправительственных прокламаций. Правительство делало все возможное, чтобы газеты концентрировались на двух основных задачах: внедрение в массы идей «цивилизованности» (т. е. «западничества»), а также поощрение добродетели и наказание порока. Воспитательная тематика обеспечивалась с помощью того языка, который выработало конфуцианство.
Фудо-мёо за чтением газеты. Защитник буддийского вероучения Фудо-мёо обычно изображался со страшным лицом, отпугивающим врагов буддизма. Однако на данном изображении он настолько увлекся чтением газеты, что его сподвижник похитил у него меч и занимается разделкой новомодного мяса. Этому мясу предстоит вариться в котле, который стоит на очистительном пламени Фудо-мёо
Таким образом, с самого начала правительство считало основным предназначением газет не столько «отражение» действительности, сколько ее формирование. Не газета должна была отражать действительность, а действительность должна была отражать газетно-правительственные установки. Как писала в своем первом номере газета «Ёмиури», следует создать «такое общество, в котором ссоры супругов стали бы невозможны». Со страниц газеты журналисты просили читателей предоставлять похвальные примеры, и они с удовольствием откликались: «…Дочь Киносита Рёдзан, девица Охару шестнадцати лет, любит книги, каждый день читает газеты „Тёя“ и „Ёмиури“, по отношению к родителям исполняет свой дочерний долг, весьма смирна»[113]. Публиковались и малореалистичные истории «из жизни». Например, о способном девятилетнем мальчике, который стал сельским учителем. Или о неграмотном преступнике, который в тюрьме научился читать, раскаялся и исправился[114].
