Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 1

Собрание чаще всего проводилось в Гирине. Тут на улице Шанъицзе был рисоочистительный завод «Фусинтай», владельцем которого был кореец. Участники движения за независимость, проживавшие в Гирине, использовали конторку завода как спальню, так и рабочий кабинет. Частыми клиентами были здесь и те, кто приезжал из Северной, Южной и Восточной Маньчжурии или уезжал в эти районы. В «Фусинтае» не проходило ни одного тихого дня.

По календарю начинался новый год, но собрание проходило непрерывно, можно сказать, бесконечно. «Фусинтай» находился как раз около дороги, по которой я ходил в Юйвэньскую среднюю школу, и мне предоставлялись довольно часто случаи общения с участниками собрания — представителями фракций.

Хозяин «Фусинтая» был националистом, который с симпатией относился к коммунизму. Мелкий предприниматель, получая оплату за порушку и очистку зерна, он зарабатывал деньги себе на пропитание.

Однажды я захожу на этот рисоочистительный завод и знакомые старики представляют меня Ким Чва Чжину, Ким Дон Саму, Сим Рён Чжуну и другим делегатам трех фракций.

— Вот перед вами сын Ким Хен Чжика.

А потом сказали как бы в шутку:

— Но знаете, дружки, по идеям он с нами врозь, идеи у нас с ним не одни и те же.

Так мне и приклеили вот такой ярлык.

Я отвечаю им, улыбаясь:

— Что вы говорите! Не понимаю, почему вы так говорите. Вы-то, уважаемые, хотите независимости Кореи? Вот и я тоже за независимость Кореи. Значит, идеи у нас и не могут быть иными.

— А мы так говорим потому, что вы за какое-то социалистическое движение.

Вот тут мне и предоставилась хорошая возможность для пропаганды коммунизма.

— Сейчас молодежь выступает за коммунистическое движение. Это тенденция мировая. Да к этому стремятся прежде всего люди молодые. Почему бы и нам, корейской молодежи, не бороться за коммунизм, если все другие так поступают? Если мы не видим новое, если все время цепляемся за старенькое, что же будет с будущим Кореи? У вас-то, уважаемые, свое дело, а мы же поколение другое. Мы обидимся, если вы не поймете биения нашего молодого сердца.

— Чем бы ты ни занимался, — отвечают старики, — это нас не касается. Вряд ли вы свергнете нас.

Я вежливо спрашиваю:

— А почему вы говорите, что мы, молодежь, собираемся вас свергать?

Подобные случаи и после не раз бывали.

По дороге порой заглядываю в «Фусинтай», но почему-то не слышу и речи о соединении трех организаций. Лидеры Армии независимости так затягивали свои собрания, что даже раздражало нервы.

Общаясь с руководителями этих трех фракций, я мог вникать и в глубь их будничной жизни. А она-то была у них такая серая и скучная.

Как я уже говорил, близ Чаоянмыня, в окрестности Гирина, была гостиница «Саньфон». Когда объявлялись перерывы собраний, руководящие кадры Армии независимости собирались в этой гостинице и устраивали всякие заговоры для сдерживания противостоящих им группировок.

А неподалеку от гостиницы находилась церковь Сон Чжон До, которую мы использовали как место для массовой работы. И естественно, что по субботам после обеда и по воскресеньям случалось и мне заглядывать в жизнь верхушек Армии независимости — клиентов этой гостиницы.

В выделенной для них комнате всегда лежала шахматная доска — такая, что вся лоснилась от пятен, оставляемых запачканными руками шахматистов. Эти шахматы хозяин гостиницы сделал специально для скучающих гостей, пусть, мол, развеют свою скуку хоть за ними.

Старички Армии независимости целыми днями тем и занимались, что или трепали языками, или объявляли шах королю.

Хозяин и хозяйка так усердно ухаживали за главарями армии, что у них уже почти иссякла вся силушка. Приходят гости — и они кормят их самыми хорошими рисовыми блюдами, а рис — очищенный на мельнице «Тайфэнхэ», подавали им к столу и мясо, и тубу (соевый творог — ред.), и рыбу, и всякое другое.

Командиры Армии независимости как усядутся, так целые ночи и проводят за шахматами, а на ночную трапезу еще получают куксу из гречневой муки.

И все это, как сказала хозяйская дочка, даровое. Она даже жаловалась, что от волнения даже спать не может, да и некогда ей поспать-то, все время на побегушках, — то за табаком, то за водкою.

Однажды она сказала матери:

— Мама, мы так ухаживаем за ними, что не пройдет и трех месяцев, как мы станем нищими.

А мать за это возьмет доченьку да еще и отругает:

— Чего нам для них жалеть-то? Ведь они-то сражаются, чтобы вернуть потерянную Родину. Как все будет готово, так они и уйдут воевать. Больше такой чепухи и не говори.

Однако храбрецы эти, командиры Армии независимости, вообще и не собирались идти на поле боя. Собрав оружие, они скрыли его в сарайчике и праздно проводили день за днем, даже и не вспоминая о нем. Когда мы заходим, старики открывают какие-то бухгалтерские журналы, делая вид, будто чем-то занимаются. Им, сказать по правде, конечно же, не хотелось показаться лодырями перед молодежью, вот они и ведут себя так, с настороженной оглядкою на других.

Бывало, иной день они, грохоча кулаками и деревянными валиками по столу, осыпали собеседников руганью, какую непозволительно бы вырвать изо рта у любого хулиганствующего брехуна. Дело в том, какая группа одержит реальную власть после слияния трех фракций? Каждая из них выдвигала вперед свою группу и клеветала на другую. Дескать, наша группа, видишь, имеет более длительную историю и большие заслуги, чем ваша, имеет больше территории, больше жителей и так далее. А свечереет — и они опять сидят вместе за попойкой, всю ночь наговорятся во хмелю и на другой день поднимаются из своих постелей к полудню.

Однажды в воскресенье мы отправились в «Тайфэнхэ». И встретились там с пожилым человеком — министром финансов Шанхайского временного правительства, с которым и пришлось вести нам словесную войну.

Он со своими партнерами приехал в Гирин, и вот уже несколько месяцев участвуют они в собрании по слиянию трех группировок. Он охотно заигрывал с молодежью, порой высказывал даже «прогрессивные» слова. И мы на встречах относились к нему с почтением, открывали перед ним всю свою душу, выплескивали из нее все, что в ней было.

В тот день мы, разговаривая с ним о том о сем, немножко покритиковали Шанхайское временное правительство. Мы, молодые, окружив его тесным кольцом, «атаковали» его:

— Вы и ваши коллеги нисколько не думаете о судьбе Родины и нации. Какова участь у нашего народа — это вас нисколько не интересует. Даже на чужбине вы, изгнанные из Родины, деретесь друг с другом, чтобы каждый из вас занял высокий чиновный пост. Так скажите, пожалуйста, как вы смеете говорить о патриотизме, враждуя между собою? Пускай вы будете и в чинах, — чего вы так-то добьетесь? Всего-навсего соберете в деревнях пожертвования на военные цели, командуя несколькими крестьянскими семьями. К чему эта ваша грызня за власть, какая власть и над кем?