Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)

Мы не можем поверить, что человек, которого мы знаем, в течение 20 лет, может быть виновен в предъявленных ему тягчайших преступлениях. Просим Вас пересмотреть дело Кекушева в его присутствии.

Мы убеждены, что, ответив лично на предъявленные обвинения, он сможет реабилитировать себя и вернуться к авиационной работе на пользу и благо нашей Родины».

Конечно, Руденко не снизошел до Кекушева, но 2 июня 1956 года пришла долгожданная реабилитация. Ему возвратили ордена, кроме ордена Красного Знамени Хорезма. Этот орден, как и многочисленные фронтовые медали, бесследно исчез…

Начальник Полярной авиации М.И. Шевелев, довольный реабилитацией Кекушева, сразу назначил его инженером отряда вертолетов… Но проработал Николай Львович не много, стало пошаливать сердце: сыграли свою роль всевозможные житейские невзгоды, преследования бериевцев, лагерные мучения. Как только вспоминал умытый кровью Степлаг, расстрел товарищей-заключенных, сразу хватало болью сердце и дыхание срывалось. Однажды после командировки на Диксон начался сильный приступ стенокардии, Кекушев попал в больницу Аэрофлота, а затем его направили в санаторий. «Все, прощай, браток, — подумал о себе. — Силы на исходе…»

Как-то на скамью, где в тени деревьев расположился Кекушев, присела незнакомая девушка. Разговорились. Спокойное Черное море дышало прохладой, настроение у Кекушева поднялось, и он стал вспоминать свой трудовой путь. Девушка с интересом слушала его, а затем сказала:

— Славную жизнь вы прожили, Николай Львович, 30 лет только в Полярной авиации. А сколько натерпелись в лагерях! Почему бы вам об этом не написать книгу?

Н.Л. Кекушев позже не раз вспоминал совет незнакомки. И однажды не выдержал — купил авторучку, пакет белой бумаги, пришел домой и сразу за стол. Строки бежали быстро, как ветры Бетпакдалы. Мысли не покидали его даже по ночам. Николай Львович писал:

«Проходят годы, возникают новые задачи, происходят новые события. Все это отодвигает прошлое.

Забываются старые понятия, старые слова. Торжествуют новые. Но такие, как „Лубянка“, „черный ворон“, „37-й год“, „сталинизм“ не забудутся. Они стали нарицательными. С ними связана целая эпоха и судьбы многих миллионов людей. И они, эти люди, не хотят быть „Иванами непомнящими“. Им предлагают все „забыть“, потому что это было якобы „ужасное недоразумение“. Но забыть это нельзя, потому что такое может повториться. Есть еще люди, которые тоскуют по „старому доброму времени“, когда был „порядок“ и царили страх и ужас, — наследники Сталина».

Так появилась книга «Звериада» — печальный рассказ Кекушева о жертвах сталинского террора, об Ухте и джезказганских лагерях — машине смерти многих людей, убийцах-зверях в погонах НКВД и МГБ. К сожалению, автор не дожил до ее появления на свет. Понадобилось 30 лет после его смерти, чтобы люди узнали всю правду о его мужественной жизни, полной подвигов и трагедий.

Глава тридцать девятая

Подсолнухи Пустовойта

Ученые живут долго, это так. Я бы добавил — настоящие ученые… Настоящие ученые не имеют права жить мало, останавливаться на полпути, ибо самые серьезные открытия в науке и успех приходят к ним зачастую в зрелом возрасте, только тогда, когда накоплены нужные наблюдения, эксперименты, опыт.

Примером подобных размышлений может стать жизнь и деятельность великого ученого-селекционера, бывшего заключенного Карлага Василия Степановича Пустовойта. Он прожил 86 лет и покорил немало вершин сельскохозяйственной науки, создав ряд ценных сортов пшеницы, подсолнечника, завоевавших мировую славу.

Когда я еду мимо моря красивых желтых подсолнухов в Сарыарке, то всякий раз вспоминаю тепло и сердечно Василия Степановича Пустовойта. Это ведь он впервые завез в наши скудные края семена первоклассных подсолнечников и зерновых. Произошло это где-то в 1930 году, когда нога заключенного Пустовойта коснулась казахстанской земли. В пропахшей потом телогрейке, с небольшой сумой за плечами он предстал перед лагерным начальством в Карабасе. «Начальство» потребовало раскрыть суму и очень удивилось, когда из нее посыпались золотые зерна пшеницы и продолговатые черные семечки подсолнухов.

— Что это? — строго спросило «начальство».

— Семенной материал, — как ни в чем не бывало ответил Пустовойт. — Я селекционер, хочу разводить в Казахстане новые, доселе неизвестные казахам культуры.

Один из офицеров, оформлявших документы на прибывших зэков, молодой чекист, рассмеялся:

— Что тебе, батя, тут опытное поле для растений? Ошибаешься — здесь мы опыты над людьми проводим, перевоспитываем «врагов народа»…

И он многозначительно посмотрел на Пустовойта, в учетной карточке которого было записано, что он был арестован за антисоветскую пропаганду и агитацию и осужден на 10 лет лагерей. Для чекиста этот сорокачетырехлетний агроном-селекционер был всего-навсего одним из тысяч прибывших по этапу из разных городов России политических осужденных. Время ли с ним было возиться?

— Закрывай свой мешок с зернами, батя! — крикнул он на Пустовойта. — И в колонну! И в бараки….

Сидя на нарах, Василий Степанович не раз запускал руку в свой рюкзак, перебирал крепкие, силой налитые зерна и семечки. Сколько лет жизни он отдал их появлению на свет!

Кажется, Василий с детства бредил большими урожаями зерновых, подсолнечника. Его отец, Степан Леонтьевич Пустовойт, был потомственным земледельцем на Харьковщине, и Васек с юных лет знал цену хлеба. Если на поле хорошо колосится пшеница, отец приходил домой довольный, брал на руки сынишку и подбрасывал к потолку, восклицая:

— Будем с хлебом! Будем жить!

И впрямь, если по осени богатый урожай собирали — сытно было дома: пирогов целую кастрюлю мать напекала из свежей муки. А неурожай — слезы у матери на глазах выступали: нечем детей кормить, а их в семье было десятеро.

Вся жизнь деревенская зависела от хлеба: есть он — радостно дома, нет — горюшко горькое, голодное, страшное стучится в дверь… Эту зависимость от хлеба хорошо усвоил Василий, и запала ему еще в детстве думка: такую пшеницу вывести, чтобы золотого зерна было вдоволь, чтобы высокими горами до самого неба оно лежало на току…

И после окончания сельской школы пошел Василий учиться в Харьковское земледельческое училище. А получил диплом — направили его на Кубань, в казачью сельскохозяйственную школу близ Екатеринодара, учителем земледелия. Эта школа, которую называли «Круглик», находилась на окраине города. За ней — степь да степь, до самого неба… И пока Василий Степанович учительствовал, он создал здесь опытное поле, многие сорта озимой и яровой пшеницы испытал, чтобы добиваться высоких урожаев. Занимался и просом, и сахарной свеклой… А затем всерьез взялся за подсолнечник. Очень загадочная эта культура, привезенная в Россию из Америки. Она привлекает людей ярким венком лепестков вокруг головы-корзинки, украшает сады и поля своей самобытной красотой. Она удивляет всех тем, что корзинки подсолнуха поворачиваются все лето к солнцу, как бы приветствуя светило жизни. А главное — это подсолнечное масло, незаменимый продукт людей.