Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Все повернулись к реке и увидели выходящую из-за поворота маленькую флотилию байдарок – одна, потом другая, третья… На каждой было по два гребца, весла слаженно опускались и поднимались, дюралевые лопасти, взлетая, вспыхивали на закатном солнце.

Это была уже третья группа байдарочников, проходившая мимо, и старший брат всякий раз беспокоился, что они причалят к их отмели и все испортят своим присутствием. Но байдарки проходили мимо.

Он и на этот раз напрягся, сидел с непроницаемым негостеприимным лицом, а его вдруг окликнули с байдарки по имени. Вот тебе и на! Это, оказывается, был его коллега-физик, из его же института. По всем правилам надо было бы его пригласить причалить, да он и сам начал сворачивать к их отмели. Радостно улыбаясь, старший брат подошел к кромке воды.

– Привет, Вахтанг! – сказал он дружелюбно. – Если вы собираетесь делать привал, там чуть ниже за поворотом есть хорошая стоянка – чистый пляж и сход к воде очень удобный.

Вахтанг понял, поблагодарил и стал отгребать от берега. Старший брат почувствовал некоторую неловкость и крикнул ему вдогонку:

– Устроитесь, приходи в гости!

– Грузин, что ли? – спросил младший брат, когда байдарки ушли за поворот.

– Да, это наша восходящая звезда, – ответил старший. – Головастый! В 30 лет был уже доктором наук.

– У нас тоже что-то много грузин появилось, – сказал младший.

– Ну, в спорте их всегда много было, – возразил средний. – Борцы, футболисты…

– Да не о спортсменах я говорю! В спорте ты выиграл– ты и чемпион. Ау нас главврач в больнице – Цуладзе. Какие соревнования он выиграл, что стал главврачом?

– Кто-то же должен быть главврачом, – не сдавался средний брат. – Он что, хуже лечит?

– Лечит он, может, и не хуже. Но и не лучше. Почему как начальник – так грузин? Что у нас врачей своих нет?

– Может и нет, – вмешался старший. – Евреи уезжают – приезжают грузины. Ты у отца нашего спроси. Он одному Сергею Львовичу доверял, а как тот уехал, его к врачу не загонишь. Заладил одно: они там все– коновалы, а не врачи, чего я буду к ним ходить! Вот если бы был Сергей Львович…

– Ля и не знал, что Сергей Львович уехал, – сказал средний брат.

– Опять же с этими отъездами, – не уступал младший. – По Петру Степановичу судить нельзя, ты нашего батьку знаешь: если он упрется, его с места не сдвинешь, так ведь это не значит, что он всегда прав. Я с Сергеем Львовичем не встречался, только от мамы Любы о нем слышал. Может, он и хороший был врач, но я уверен, многие другие – не хуже, хоть они из Задонецка, а не из Иерусалима.

– А он откуда, по-твоему? – спросил средний брат. – В одной с тобой школе учился.

– Ну, это я так сказал. Теперь-то уже – из Иерусалима или уж не знаю, где он там живет. Хотят уезжать – пусть уезжают. И не надо их держать, тем более, как у нас это делают.

– А как у нас делают? – не унимался средний брат.

– Могу тебе рассказать. У нас недавно в одном институте была интересная история, знаю со слов Лёшки – моего соседа, который там работает. Да я и от других слышал из этого института, Академгородок маленький, там все друг с другом знакомы. Переаттестовывался на старшего научного математик Финкель, подавший заявление на выезд. Собирались его провалить как не соответствующего должности по деловым качествам, но… Как говорят злые языки, институтский «кнессет» не мог этого допустить и не допустил. Тринадцатью голосами против одиннадцати проголосовали за него. Есть у них такой Слава Гольц, я его, между прочим, часто в спортзале встречаю, довольно приличный волейболист, так он с трибуны заявил, что своими работами Финкель, возможно, принесет институту мировую славу. «Возможно!» Херня какая-то! Он начал славословие, а Леня Петренко, которого ты знаешь (это было адресовано старшему брату), он когда-то в Харькове работал, с еще одним математиком, Городецким завершили. Леня Петренко вообще меня удивил своей непоследовательностью. Финкеля хвалил, а Гуревича, сам мне говорил, терпеть не может…

– В чем же непоследовательность? – удивился средний брат.

– Ты спроси у нашего старшего брата. В такой же ситуации в московском институте его дружка Генделя единогласно вынудили уйти с работы, хоть он и правда, говорят, выдающийся физик, а у нас… Трудно непросвещенному разобраться, но на душе от этого противно.

Среднему брату, видно, надоело лежать, он сел, повытряхивал песок из волос, потом аккуратным жестом поправил сползший набок крестик на груди у младшего брата и спросил ехидным голосом:

– Где это ты научился так хорошо отличать еллина от иудея? Не в храме ли твоем?

Поднялся, пошел к кострищу возле палатки и стал рубить топориком сушняк для костра.

– Чего это он? – младший брат повернулся к старшему в поисках поддержки. – Что я такого сказал? Они сами лучше нас знают, где иудей, а где еллин, потому и уезжают.

– А ты бы как повел себя на их месте? – А какое у них место? Говорят, им здесь плохо. А ему хорошо? – он кивнул в сторону среднего брата. – Он же никуда не уезжает.

– Мог бы – уехал бы, – донеслось от костра. – Только некуда. Еврей может уехать в Израиль, чтобы почувствовать себя евреем. А куда мне уехать, чтобы почувствовать себя украинцем?

– Не знаю, – сказал старший брат. – Тут много непонятного. Гуревич, коего ты помянул, мне тоже известен, и я тоже терпеть его не могу, гнусный тип. Но не гнуснее нашего Савченко – спать не ляжет, пока не настучит на кого-нибудь, хоть его давно уже никто не слушает. О чем это говорит? Да ни о чем. У меня есть приятель Федор, можно сказать, с армейских времен, потом в университете вместе учились. Ты его знаешь, кажется? После университета его сделали секретарем райкома комсомола, хоть он и сопротивлялся. Но он в армии еще вступил в вашу партию, его и обязали в порядке партийной дисциплины. И все равно, партийной карьеры делать не стал, как только смог, ушел из райкома, сейчас работает на кафедре математики в политехническом институте. Вроде порядочный человек. А мне хвастался, что наловчился составлять нерешаемые задачи по математике, на вступительных экзаменах их дают абитуриентам-евреям, чтобы их завалить. Господь ведает, на хрена это ему нужно. Но если ты об этом знаешь, и у тебя растут сын или дочь, которым надо поступать в институт, как не захотеть уехать? И я ведь тоже не раздружился с Федором…

Стемнело, братья собрались у костра, разложили на подстилке привезенную с собой снедь. У старшего брата была фляжка с водкой, он стал разливать, но младший отказался, налил себе томатного сока. Чокнулись, выпили – каждый свое, поставили кружки, и младший брат с удивлением уставился во тьму, в которой, то появляясь, то исчезая за деревьями, но явно приближаясь к ним, двигался огонек.