Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

Приходит как-то эскимос, жалуется:

— Начальник, немного болит.

— Где болит? — Зовешь Павлова и при его помощи выясняешь, в чем дело.

— Тут болит, тут болит и тут болит.

Наш пациент, оказывается, чувствует боль или неприятные ощущения сразу в нескольких местах. Кто его знает, чем он болен! Больной уходит, а ты садишься за литературу и ищешь, находишь и помогаешь. Иногда же попадаешь на «редкий» случай, не поддающийся разгадке. Долго роешься в разных источниках, прочтешь не одну сотню страниц, наконец, кажется, найдешь нужное, разберешься, изберешь средство для лечения и тогда зовешь больного.

— Ну как, Паля, дела — все болит?

— Нет.

— Что нет?

— Не болит.

— Как не болит? Совсем не болит?

— Да, не болит, уже хорошо.

— Значит, ты выздоровел?

— Да, хорошо.

Ну что ж, хорошо, так хорошо. Мы, обычно, в таких случаях не досадовали, что потратили много времени, и были довольны, что дело обошлось без нашего вмешательства.

В большинстве же случаев необходимо было принимать какие-то меры, прописывать показанное средство.

У нас была богатая и разнообразная аптека, но все медикаменты находились уже в хранении три года, а оставшиеся от Савенко хранились шесть лет. Зная, что долговременное хранение действует разлагающе на некоторые лекарственные средства, мы не знали, какое изменение в каждом из них происходит. Чтобы не случилось чего-либо непредвиденного с людьми, которых мы пользовали, нам приходилось подолгу рыться в фармакологических руководствах и выяснять, как действует на организм то или иное средство вообще до и после длительного его хранения.

Не все показанные средства были у нас в готовом виде, многое приходилось составлять из нескольких частей. Хорошо, если указывалось подробно, как делать и что употреблять, в большинстве же случаев указывалось лишь наименование средства. Снова начинались длительные поиски подробных указаний.

Мы, стремясь применять необходимые средства, никогда не становились на легкий путь избрания какой-либо помощи. Нам казалось, что такое поверхностное отношение к страданиям наших пациентов пахнет недостойной большевика недобросовестностью. Хорошо еще, если научное средство бывало само по себе безобидно, но значительно хуже, если оно было ядовито и требовало при применении сугубой осторожности. Давая это лекарство, мы чувствовали себя крайне скверно, опасаясь, как бы не произошло несчастного случая.

Но, как видно, нам везло: не было ни одного случая, чтобы в результате приема назначенных нами средств наши пациенты чувствовали себя хуже.

Основные болезни, с которыми нам приходилось иметь дело, требовали для лечения бинта и иода. Работая с ножами, — а без ножа на острове ничего не сделаешь, — промышленники очень часто резались. Однако гнойных осложнений почти не было. Это объясняется, конечно, не тем, что эскимосы, раня руку, сразу употребляли антисептические средства, — нет, обычно рана попадавшего к нам пациента бывала крайне загрязнена. На острове Врангеля, как видно, совершенно отсутствуют гнойные бактерии, и поэтому, как бы ни была загрязнена рана, это было загрязнением, не влекущим за собой гнойного процесса.

Для характеристики этого можно рассказать один случай — правда, случай крайне типичный.

Эскимосская девушка Лавак играла со своими сотоварками в мяч. Прыгая, она наступила на дно разбитой бутылки и основательно порезала себе пятку. Ко мне пришел ее отец — Паля.

— Начальник, Лавак нога стекло ходи.

— Как стекло ходи?

Он рассказал мне, как было дело.

— Стекла в ноге не осталось?

— Нет.

— Ничего в ране нет?

— Нет, все хорошо.

Взяв перевязочный материал, я отправился на место происшествия. Поверив тому, что в ране нет осколков стекла, — потому что в отношении ранения эскимосы имеют довольно большой опыт, — я не пытался исследовать рану. Лавак на каждое прикосновение к ране реагировала криками, которые я отнес за счет общей болезненности ранения, но не за счет присутствия стекла. Промыв рану, я наложил сухую повязку.

Я каждый день Заходил к больной, ожидая увидеть на ноге нагноение, но рана была совершенно чистой и постепенно зарастала.

Но однажды к нам прибежал взволнованный Паля и сообщил, что у Лавак из раны… выходит стекло.

— Как стекло? — спросил я его, — ведь ты же говорил мне, что стекла нет.

— Да, я думал, что нет стекла.

Я отправился к больной. Разбинтовав ногу, я увидел осколок стекла, торчащий из раны. Я извлек его, но за ним с сукровицей из раны вышел довольно большой тампон из пыжика. Оленья шерсть, свалявшаяся в плотный комочек, находилась в ране в течение долгого времени. Теперь я уже уверенно ожидал, что вот-вот должен был появиться гной. Но, против ожидания, гноя не было, и дня через три Левак опять прыгала как коза, а от раны не осталось никакого следа.

Все это необычно, если учесть, что эскимосы никогда не моют ног и ходят в меховых чулках мехом внутрь, причем от пота и грязи мех этот превращается в грязную зловонную массу. Комок пыжика, пропитанный грязью, казалось бы, должен был вызвать крайне сильное нагноение, а на самом деле нагноения не было совершенно. Из этого видно, что на острове даже… грязь стерильна и загрязнение раны нагноения за собой не влечет.

В нашей практике было несколько значительных поранений, и все они, как правило, протекали без гнойных осложнений.

То же можно сказать и о нас, зимовщиках-европейцах. Если о туземцах можно предположить, что их организм, в течение длительного времени оставаясь без медпомощи, мог приобрести своеобразный иммунитет против гнойных возбудителей, то мы сами за сравнительно короткое время приобрести такого иммунитета не могли. Мы неоднократно резали себе руки, нас кусали собаки. Власову неоднократно кусали и царапали медведи, и эти ранения также никогда не имели гнойных осложнений.

Кстати, на острове среди ездовых собак распространено заболевание особым видом бешенства. Заболевшая собака становится скучной, перестает есть и пить, через некоторое время развивается драчливость. Больная бросается на каждую собаку и грызется до тех пор, покуда ее не отгонишь. Здоровые собаки с больными в драку не вступают, даже если больная слабее. Но на людей бешеные псы не бросаются. Укушенные собаки бешенством не заболевают, люди также. Летом 1930 года Званцев пытался удержать бешеную собаку руками, и она его в нескольких местах покусала. Не зная особенностей этого рода бешенства, мы крайне встревожились. В аптеке были препараты Пастера, но наш врач не знал, как их применять, пришлось запрашивать по радио Крайздрав, но пока пришел ответ, выяснилось, что надобности в лечении не было, так как прошли все инкубационные сроки, а Званцев и не думал проявлять признаков бешенства. Бешеных собак мы сажали на цепь. До самой гибели животное металось на цепи, беспрестанно выло и пыталось освободиться. Из расспросов туземцев нам удалось выяснить, что этот род бешенства распространен на Чукотке повсеместно. Павлов сообщил, что однажды он был свидетелем выздоровления больного животного. По его словам, животное по неизвестной причине вырвало, и после этого животное стало лучше себя чувствовать и скоро восстановило работоспособность.