Шандор Радо - Под псевдонимом Дора

Однако Центр не счел такой выход из положения правильным.

2 ноября Директор радировал: "Ваше предложение укрыться у англичан и работать оттуда, совершенно неприемлемо. Вы и ваша организация в этом случае потеряли бы самостоятельность. Мы понимаем Ваше тяжелое положение и попытаемся Вам помочь. Привлекаем известного адвоката из США с хорошими связями в Швейцарии. Этот человек наверняка сможет помочь как Вам, так и людям, попавшим в беду. Немедленно сообщите, сможете ли Вы продержаться или укрыться где-нибудь на два-три месяца".

Итак, теперь нужно было не медля переходить на нелегальное положение.

Подходящую квартиру удалось найти быстро: укрытие нам с женой согласился предоставить один женевский врач - верный человек, тот самый, что помогал нам переправить в 1942 году паспорт в Италию.

За сыновей, остающихся на попечении бабушки, мы не слишком беспокоились: они уже не маленькие, старшему исполнилось восемнадцать, младшему - тринадцать. Им выдавали продовольственные карточки, кроме того, я оставил теще деньги на питание и прочие расходы. Самой же матери Лены не привыкать к переменам такого рода. Вырастившая без мужа в нужде трех дочерей, эта стойкая женщина еще во время первой мировой войны, когда семья жила в Германии, предоставляла убежище немецким и русским революционерам-подпольщикам. Конспирация ей была не в диковинку. Она не только одобряла, но и настаивала на том, чтобы я и Лена поскорее перешли на нелегальное положение.

Мы с женой решили так: она ляжет пока подлечиться в клинику, а я через некоторое время перейду в подполье. Сразу обоим исчезать из дома не следовало - это могло всполошить сыскных агентов.

После того как Лену поместили в клинику, теща отвезла младшего сына в пансионат в горах - так договорились на семейном совете. Очередь была за мной.

План побега был в общем-то очень прост и рассчитан на то, чтобы усыпить бдительность наблюдавших за каждым моим шагом полицейских.

У нас была немецкая овчарка. Она-то вместе со старшим сыном и помогла мне.

По вечерам я нарочно прогуливал собаку возле нашего дома и в парке: полицейские, дежурившие в постовой будке, уже привыкли к этому. В тот день, когда я решил, что настала пора исчезнуть, вывел, как обычно, овчарку и отправился с ней к тоннелю под железной дорогой. Сын уехал туда раньше на велосипеде. Ноябрьский вечер был довольно холодный, но я специально не надел пальто и шляпы. Пусть полицейские думают, что я вышел только на несколько минут.

Уже смеркалось. В тоннеле я отдал сыну овчарку, сам сел на его велосипед и укатил. А сын вернулся домой с псом как ни в чем не бывало. Полицейские либо зазевались, либо в наступавшей темноте приняли сына за меня. Они дежурили еще с неделю, пока не обнаружили, что их подопечный скрылся. Возможно, докладывали начальству, что я сижу взаперти, боясь выйти из дому.

Под покровом темноты (в Швейцарии соблюдалась светомаскировка) я благополучно добрался до квартиры врача в старой части города, где меня уже ждали. Хозяева отвели мне отдельную комнату, в которую, кроме них, никто не входил.

Половина дела была сделана - от слежки я оторвался. Но предстояло самое трудное: организовать работу группы, не выходя из подполья, в условиях полицейского розыска. Мою связь с сотрудниками следовало наладить через самых надежных курьеров, с особой предосторожностью. Обо всем этом мне нужно было лично переговорить с Джимом. Встречу мы заранее назначили в парке "О вив". Отказаться от нее было невозможно, хотя мы рисковали: нас могли опознать и схватить.

8 ноября, придав своей внешности несколько иной вид, я сел в такси и поехал в парк.

Джим прибыл раньше условленного часа. Из окна автомобиля я видел его плечистую фигуру в осеннем пальто у входа в парк. Я расплатился с шофером и направился к Джиму. Он с каким-то странным вниманием глядел на меня, вернее, на то, что видел у меня за спиной. Я невольно обернулся, но ничего особенного, кроме стоявшего у тротуара такси, из которого только что вылез, не заметил.

- Альберт, нам нужно поскорее удрать отсюда, - тихо сказал Джим. - Ваш шофер побежал звонить, в автомат - там, у входа в парк. Очень спешил, как будто его гнали кнутом. По-моему, это неспроста.

Место за рулем такси действительно пустовало. Мы поторопились войти в парк.

Конечно, это могло быть простым совпадением. Мало ли куда нужно срочно позвонить человеку? При других обстоятельствах ни я, ни Джим не придали бы, наверное, никакого значения этому факту. Но мы знали, что полиция располагает моим фото. А что, если оно имеется у водителя такси, он узнал меня и теперь звонит туда?

Подозрение наше оказалось правильным. Впоследствии было установлено полиция раздала двести моих фото не только своим агентам, но и женевским таксистам, которым , было ведено тотчас же доложить обо мне, как только я буду замечен.

На долгий разговор нечего было и рассчитывать. Нужно уйти незаметно, и как можно быстрее. На ходу Джим вручил мне последнее сообщение из Центра, я сказал ему Ч о том, что перешел на нелегальное положение, дал адрес врача, велел при получении из Москвы срочных радиограмм приносить их на конспиративную квартиру; там уж обстоятельно обсудим, как работать дальше.

Парк "О вив." я знал отлично. В дальнем конце его находился ресторан. Из него можно было черным ходом попасть в маленький переулок. Мы вошли в ресторан, миновали кухню и выскочили через заднюю дверь во двор. Повара на кухне успели только удивленно взглянуть на двух мужчин в пальто, вдруг внезапно появившихся и так же внезапно исчезнувших. Никто нас не остановил. В переулке мы с Джимом расстались и пошли в разные стороны.

Думаю, мы наверняка не избежали бы ареста, если бы промешкали минут десять.

Той же ночью в Москву пошла радиограмма:

8.11.43. Директору.

Альберт уверен, что его дом под наблюдением. Он успел перейти на нелегальное положение. Связь со мной Альберт установит через Сиси. Если я получу от него по телефону определенный сигнал, то пойду на конспиративную квартиру к Альберту. Мария (т. е. моя жена. - Ш. Р.) легла на лечение в клинику, младший сын - в пансионате, старший - дома с бабушкой.

Эдуард и Мауд все еще под строгим арестом, но обращение с ними хорошее. Они ничего не выдают.

Джим.

Я понимал, что полиция теперь наверняка наведет справки о моей жене, узнает, в какой клинике она лежит, и не оставит ее в покое. Больница не могла служить надежной защитой даже на короткое время. Швейцарские власти все равно арестуют жену. Ей необходимо тоже перейти на нелегальное положение.

В клинике Лену навещала супруга врача, у которого я скрывался. Через нее я сообщил жене, чтобы она, не мешкая, перебиралась ко мне. Лена сказала своему лечащему врачу, что сходит проведать детей, но отправилась, конечно, не домой - там вообще нельзя было появляться, - а на конспиративную квартиру. Лена попетляла по городу, пересаживаясь из трамвая в такси, чтобы оторваться от возможной слежки. Это искусство было ей хорошо знакомо по прошлой практике подполья. Ко мне она добралась благополучно. С той поры, а точнее с середины ноября 1943 года, мы с Леной не выходили на улицу.