“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов
Со своей стороны я сознаю свою ответственность за ту участь, которая постигла моего сына, и принимаю полную ответственность за его будущее воспитание как советского человека, перед которым вся жизнь еще впереди. Я сделал все выводы, понятные само собой, из страшного горя, переживаемого мною и матерью сына.
Мы, родители заключенного, согласны принять и выполнить любые условия, которые нам могут быть поставлены как залог для освобождения сына.
Очень прошу Вас принять меня и мою жену, мать заключенного.
А. Платонов.
Печатается по первой публикации: Архив. Черновой автограф. С. 649. Публикация Л. Сурововой.
[238] М. И. Панкратьеву
Октябрь 1939 г. Москва
Прокурору Союза ССР
тов. Панкратьеву.
Получив теперь возможность ознакомиться с характером и существом дела моего несовершеннолетнего сына Платона Андреевича Платонова, имею сообщить Вам следующее.
В следственных материалах не видно, что следствие отдает себе отчет в трагической специфике обстановке этого дела; именно, что Дело касается пятнадцатилетнего подростка, к тому же трижды перенесшего тяжелейшие операции – трепанацию черепа, оставившие в мальчике тяжкие психические и физические травмы. К подростку, к больному мальчику устанавливаются отношения как к совершенно взрослому, зрелому человеку. Ни один человек, знавший арестованного подростка достаточно хорошо, ни разу не был вызван ни к следователю, ни на суд. Наоборот, к следователю вызывались юноши[849], лишь очень отдаленно знавшие моего сына, а м<ожет> б<ыть>, и совсем не знавшие его, но зато хорошо знавшие другого подсудимого, Игоря Архипова[850], ближайшие товарищи последнего. Они, конечно, были заинтересованы в том, чтобы выгородить, защитить своего друга И. Архипова и очернить, оболгать моего сына, что они и сделали. Это было тем легче сделать, что все они, и И. Архипов, и его друзья, значительно старше моего сына, и они между собою хорошо знакомы а мой сын проходил в этом деле в полном одиночестве и беспомощности. Я помню фразу из следственных материалов Мне известно, что на следствии следователь задает вопрос моему сыну: что вас заставило сделать (или попытаться сделать) то-то? – И мальчик (пятнадцати лет) ему отвечает: я совершенно морально разложился… Я не знаю, может быть, здесь запись неточна, но ведь это же абсурд[851]. Нелепо даже записывать такие ответы пятнадцатилетнего подростка (тем более доверять им), находящегося под стражей, испуганного и больного. Что это значит – он морально разложился? Никогда такой фразы мальчик не мог произнести Нет, не было и не могло быть и не бывает в природе такого “полного” разложения. Если даже его и тронуло “моральное разложение”, то ему надо помочь морально сложиться Мальчик ребенок находится в переходном трудном возрасте; кто не понимает человека в этом возрасте физиологически, тот не поймет его и юридически. Если даже его и тронуло “моральное разложение”, то ему надо помочь морально сложиться, не губить его. Достаточно простого житейского опыта, чтобы опровергнуть такое положение о разложении, принятое следователем, очевидно, всерьез. Надо же понимать точно, что в действительности означает полное моральное разложение и у кого,по каким причинам оно может быть, а у кого не может, даже если бы человек сам сознавался в этом. Сознание своей вины не всегда есть правда – наоборот, в некоторых обстоятельствах особенно когда мы имеем дело с натурой подростка, оно противоположно истине. Как признак этого разложения, в следствии приводятся слова сына, что он В деле указано, будто мой сын пил алкоголь. Я его отец знаю своего <сына> со дня его рождения до дня разлуки с ним. Ни я, ни мать ни разу не видели его в состоянии опьянения. Но здесь есть возможная нить к правде Допускаю, что те мерзавцы, под вредное влияние которых случайно попал мой сын, спаивали его, одурманивали, провоцировали, разжигали в нем детское самолюбие и мальчишеское влечение к позе и этим его состоянием пользовались. Это было тем легче сделать, что подросток не умел ни пить, ни курить, и эти яды действовали на него тем сильнее. Возможно, что именно в этом состоянии они подговорили сына написать глупое, нелепое письмо[852], объяснив, что, дескать, тебе, как малолетнему, ничего не будет за это и т. д., а мы, думали они про себя, останемся в случае чего в стороне. которое по смыслу совершенно беспредметно. Ясно, что здесь мы имеем дело с форменной и отчетливой провокацией, совращением малолетнего подростка. Но зачем жертву квалифицировать как преступника? К чему в невменяемость, использованную в провокационных целях, вкладывать понятие преступности.
Я убежден, что мой сын написал был в одурманенном состоянии, если он действительно написал то письмо, которое фигурирует в деле. Я даже допускаю Понятно, что он был в то время полностью невменяемым. настолько это дело безумно и противоречит всей натуре моего сына. Но в этой своей невменяемости виноваты другие – мой сын, естественно, абсолютно не виноват, т<ак> к<ак> его невменяемость или одурманенное состояние были кем-то искусственно вызваны. Правда, эту невменяемость в моем сыне, может быть, легче было вызвать, чем в другом. Невменяемое состояние сына легко объясняется тройной операцией малолетством, а особенно болезненностью и последствиями перенесенных операций головы. Да и разве мог бы несложившийся человек, не имеющий никакого житейского опыта, противостоять провокации, возможно даже, умелой и хитрой провокации?
Другой момент, отмеченный в следственных материалах, как “доказательство” морального разложения моего сына, заключается в том, что мой сын два года назад сделал попытку украсть пишущую машинку и часы – вместе с другим своим товарищем[853]. То, что написано в следственных материалах, совершенно неправильно. Я это дело точно знаю, я был у следователя милиции, читал дело, был в нарсуде и т. д. В деле было выяснено полное бескорыстие сына, помощь товарищу и т. п., и он понес наказание. Вот истинная картина дела (все это можно проверить по документам). Некий юноша (старше моего сына лет на 5–6) плохо жил со своей матерью. Он задумал уехать жить к своему отцу, который живет в разводе с его матерью на Украине. Мать, видимо, тоже плохо относилась к своему сыну и не обращала на него внимания, вплоть до того, что даже не кормила достаточно своего сына. Я сам видел, как мой сын часто давал этому юноше хлеб, колбасу и пр., потому что
