Станислав Малышев - Военный Петербург эпохи Николая I

В тридцатых-сороковых годах XIX века первое место среди шутников занимал офицер Л.-гв. Московского полка, которого все называли просто Костькой Булгаковым.

Константин Александрович Булгаков вырос в довольно богатой дворянской семье. Отец его был московским почт-директором и помещиком, мать — всеми уважаемой статс-дамой при дворе, сестры — фрейлинами. Сам Булгаков получил великолепное воспитание и образование, отличался большой добротой, которая сочеталась с необыкновенно веселым нравом.

К.А. Булгаков. Гравюра Т. Райта. Конец 1830-х гг.

13 марта 1833 года Булгаков поступил на военную службу, сначала в Л.-гв. Преображенский полк, унтер-офицером, и начал обучение в Школе гвардейских подпрапорщиков. В том же году он был переведен в Л.-гв. Московский полк, где и прошла вся его служба. 21 августа 1835 года он был выпущен в полк прапорщиком. В 1838 году произведен в подпоручики, а в 1842-м — в поручики, с назначением адъютантом 3-го батальона.

Одним из приятелей Булгакова еще по Школе гвардейских подпрапорщиков был лейб-гусар Михаил Юрьевич Лермонтов, который сходился с ним, когда было охота покутить и поозорничать. Как-то на Масленицу 1836 года несколько гвардейских офицеров по просьбе бабушки Лермонтова Арсеньевой поехали в Царское Село за ее любимым внуком. На Московской заставе караульный офицер-преображенец, хороший знакомый Булгакова, шутя потребовал, «чтобы на возвратном пути Костька Булгаков был в настоящем своем виде, то есть сильно хмельной, что называется на шестом взводе». По приезде на место Булгаков и его спутники, вместе с Лермонтовым и другими лейб-гусарами, устроили такое бурное застолье, что даже привлекли внимание коменданта Царского Села. Собираясь всей большой компанией в Петербург на тройках, молодежь загрузила их вином и закусками. На заставах каждый проезжающий обязан был указать свое имя в записке для караульного офицера. При выезде из Царского Села Лермонтов предложил расписаться вымышленными иностранными именами. Булгаков подхватил эту мысль и первым написал: «Французский маркиз де Глупиньон». Вслед за ним подписались: испанец дон Скотилло, румынский боярин Болванешти, грек Мавроглупато, английский лорд Дураксон, немецкий барон Думшвайн, итальянец сеньор Глупини, польский пан Глупчинский, малоросс Дураленко, и, наконец, российский дворянин Скот-Чурбанов — этим именем назвал себя Лермонтов.

На полпути к Петербургу тройки остановили и в придорожном балагане устроили с помощью ямщиков стол, зажгли экипажные фонари, достали припасы и продолжили веселье. Чтобы увековечить посещение балагана, офицеры написали углем на оштукатуренной стене свои имена в стихах, хотя и не вполне точно:

Гостьми был полон балаган:Болванешти из молдаванСтоял с осанкою воинской;Болванопопуло был грек,Чурбанов — русский человек,Вблизи его — поляк Глупчинский…[184]

К городской заставе подъехали около двух часов ночи. Чтобы не навредить преображенцу — своему товарищу — шутники приписали на обороте свои настоящие имена. «Но все-таки, — кричал Булгаков солдату, — непременно покажи записку караульному офицеру и скажи, что французский маркиз был на шестом взводе!»

Костька Булгаков вел самую бурную жизнь. С утра до утра кутил на пирушках, был заводилой во всех шалостях гвардейских повес, сыпал остротами и каламбурами и позволял себе такие проделки, за которые мог поплатиться переводом в армейский полк или разжалованием в солдаты, если бы не особое расположение великого князя Михаила Павловича, ценившего его смелые шутки. Однако если утром Булгакова не видели на Невском, а вечером в балете, то все знали, что великий князь опять посадил его на гауптвахту. Но и на гауптвахте герой не унывал. Офицеры, арестованные за невинные шалости, жили весело, к ним приходили товарищи, устраивали кутежи, а при появлении начальства вино и закуски исчезали при помощи услужливых солдат-сторожей. За время службы в Л.-гв. Московском полку Булгаков особенно прославился своими смелыми выходками перед великим князем Михаилом Павловичем. В Петербурге ходили на эту тему самые невероятные анекдоты, некоторые даже в разных вариантах.

В то время офицерам запрещалось носить галоши. Булгаков в один из дней вздумал нарушить это правило и вышел на улицу в галошах. Как на грех, его тут же заметил великий князь. Приговор был краток: «Булгаков! Галоши?! На гауптвахту!» На следующие день Михаил Павлович приехал освободить Булгакова, но, к своему удивлению, нашел только его галоши. Послали за Булгаковым.

— Как ты осмелился не исполнить моего приказания? — грозно спросил великий князь.

— Исполнил, ваше высочество, — ответил Булгаков, — вы изволили сказать: «Галоши на гауптвахту», вот я и отнес их.

Встретив зимой на Невском Булгакова, одетого не по форме, великий князь позвал его к себе в сани, чтобы отвезти под арест. Булгаков, залезая, споткнулся и наступил Михаилу Павловичу на мозоль. На недовольный возглас великого князя он ответил:

— На мне оправдывается пословица «Не в свои сани не садись». Михаил Павлович рассмеялся, оттолкнул офицера и уехал.

Великий князь как-то приехал в театр и вдруг заметил в зале Булгакова, которого только что посадил на гауптвахту. Не веря своим глазам, он вернулся на гауптвахту, но увидел, что Булгаков преспокойно сидит под арестом. Михаил Павлович снова поскакал в театр — Булгаков аплодирует в зале. Примчался на гауптвахту — Булгаков под арестом. Потрясенный великий князь сказал:

— Булгаков! Даю слово, что тебе ничего не будет, только ответь, как тебе это удается?

— Очень просто, Ваше Высочество, я каждый раз ехал на запятках вашей кареты.

Булгаков, торопясь, вышел из дома без сабли. Навстречу ему, как назло, попался великий князь. Возмущенный Михаил Павлович задержал офицера и сказал: «Ты мой арестант», затем посадил его к себе в экипаж и отвез в Михайловский дворец, в свой кабинет. Великий князь переоделся по-домашнему, поставил свою саблю в поставец для оружия, и, выходя, запер Булгакова на ключ, со словами: «Посиди-ка здесь с полчасика под замком, а потом во всей красе предстанешь перед своим полковым командиром».

Через полчаса дверь отворилась, и великий князь вошел в сопровождении командира Л.-гв. Московского полка генерал-майора П.А. Штегельмана.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал Михаил Павлович, — как ваши офицеры соблюдают форму.

Генерал осмотрел Булгакова и с удивлением обнаружил, что все по форме и сабля на месте.