Рагнар Квам - Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан

На Рождество Тур получил сразу несколько писем от Лив. Она писала, что дети растут неуправляемыми, рассказывала про их выходки, направленные против поварихи. Лив прислала ему также коврижку, шоколад и теплые носки.

Тур воспринял сообщение о шалостях детей с некоторым беспокойством, и в ответном письме попросил жену следить, чтобы дети не причиняли неприятностей фру Ульсен{359}.

Еще больше его расстроили слова Лив, что она считает ужасным принимать так много помощи от семьи Ульсен. В этом он был с ней полностью согласен; порой его самого охватывало чувство неловкости из-за того, что он не в состоянии помочь собственной семье. Но при этом он делал все, чтобы быть хорошим солдатом, и считал, что армия обманула его, не позаботившись о Лив и детях, на что, признаться, он всерьез рассчитывал{360}.

После встречи с Томасом Ульсеном в Лондоне Тур написал Лив, что судовладелец очень рад тому, что она находится вместе с Генриетте. Томас Ульсен резонно рассудил, что их четырнадцатилетнему сыну Фреду вовсе не повредит небольшая ответственность, связанная с тем, что рядом находятся малыши Тур и Бамсе.

Большое сердце. Когда Тура отправили в Великобританию, судовладелец Томас Ульсен и его жена Генриетте пригласили Лив с детьми пожить в их доме под Нью-Йорком

После пребывания в «Малом Скаугуме» Лив прежде чем переехать к Ульсенам, короткое время проработала в детском доме в Торонто. Теперь она задумывалась, а не отправиться ли ей туда снова. Тур понимал сомнения Лив и не хотел на нее давить, но все же просил ее не спешить с решением. «Вспомни, как я за тебя беспокоюсь, и какие неприятности могут у вас возникнуть, если ты и дети окажетесь там одни. Я знаю людей и знаю ситуацию. Такие, как Генриетте, встречаются нечасто».

Мысль о том, что Лив вернется назад в Торонто, «в старую атмосферу», ему определенно не нравилась. Вероятно, подумав, к такому же выводу пришла и Лив — как бы то ни было она осталась в Оссининге. Все всякого сомнения, и Генриетте, и Лив очень ценили общество друг друга.

Однако Хейердалы все же нашли способ отблагодарить семью Ульсенов. В одном из писем Лив предложила подарить Генриетте Ульсен ружейный приклад, украшенный резьбой Поля Гогена, — тот самый, что они купили у Вилли Греле на Фату-Хиве. Тур ответил, что это отличная идея, — «тогда ты не будешь чувствовать себя зависимой в финансовом отношении. В этом ты можешь быть уверена»{361}.

Тур не знал, что как раз в этот время к одному из руководителей «Малой Норвегии» обратилось американское министерство обороны с просьбой командировать его для выполнения особых научных задач в Тихом океане{362}. Безусловно, эта работа могла бы финансово обеспечить его семью. Впоследствии Хейердал узнал: не отпустили его на том основании, что он входил в специально подготовленную группу радистов. Позднее он комментировал этот эпизод в том духе, что солдат «не волен искать более оплачиваемое место где бы то ни было».

Хотя что скрывать — Хейердал сильно расстроился, узнав, что ему не разрешили перейти на службу в американский тихоокеанский флот. Объяснялось это не только тем, что он упустил хороший доход и интересную работу. Разочарование во многом было связано с утратой иллюзий, которые он питал и которых лишился во время пребывания в норвежской армии. Он нашел способ обойти цензуру и 18 января написал Лив:

«Когда я только поступил на службу в армию, я относился к ней хотя и достаточно скептически — не сказать, чтобы с большим восхищением, — но все же с некоторыми надеждами, что эта хорошо организованная структура, пусть и не в моем вкусе, является неизбежным злом, вполне пригодным для изгнания нацистских насильников с нашей земли. Что эта безотказная машина, придя в движение, отплатит нацистам той же монетой. Я думал, что, служа в армии, смогу помочь не с помощью холодной стали, но своим здоровым телом и здравым умом, чтобы спасти наших невинных людей от угнетения. Но я, судя по всему, ошибся».

В конце письма говорится:

«Но мое главное впечатление заключается сейчас в том, что здесь стало настолько плохо, что становится интересно. Я чувствую себя свободнее, потому что я отказался от чувства воинского долга и начал приобретать воинственное настроение, потому что понял, за что и против чего нужно бороться в этом мире. Мы все должны бороться против принципов нацизма — по крайней мере, все, у кого есть здравый смысл. Но сегодня нам нет нужды отправляться в Германию, чтобы найти эти нацистские настроения! Все, из чего складывается нацизм, признак за признаком, я нашел в нашей собственной замкнутой военной среде. Только название „нацизм“ отсутствует… <…> Таким образом, я борюсь рука об руку с тем, против чего я, собственно, воюю».

Но если Тур и разочаровался в норвежской армии, он все-таки верил, что союзники смогут справиться с поставленной задачей. В новогоднем письме к Лив он выразил большую веру в то, что семья уже к лету сможет вернуться на норвежскую землю. Союзники выложили такие сильные карты, считал он, что немцы «как крысы, приговоренные к смерти, носятся по клетке, безуспешно пытаясь найти выход»{363}.

Обвинение в мятеже все еще грозило группе «Р». Первого февраля группа получила приказ отправиться обратно в Калландер, в тот самый замок, с которого началось ее пребывание в Великобритании. По прибытии членов группы собрали в большом изысканном зале с камином, в котором полыхал огонь. Собрание почтил своим присутствием командующий штабом сухопутных войск генерал-майор Йохан Бейхман, специально приехавший из Лондона. Рядом с ним за столом из красного дерева уселись другие высокопоставленные офицеры.

В свете пламени генерал «исключительно доброжелательным тоном» сказал, что он получил от непосредственного командования группы подробные сведения о ее деятельности и что все «исключительно хвалебно» отзываются о ее профессиональной подготовке. Имея в запасе такие сведения, генерал встретился с военным прокурором. На этой встрече было решено: если солдаты признают, что нарушили военное право, и принесут извинения, то Эрик Бейер-Арнесен избежит назначенного шестидесятидневного заключения. В противном случае все члены группы предстанут перед военным судом со всеми вытекающими отсюда серьезными последствиями; поскольку они поддерживали Бейер-Арнесена, то им будет грозить такое же наказание — шестьдесят дней заключения.

С согласия других членов группы Хейердал и Бейер-Арнесен высказали готовность принести извинения. Они не видели смысла в продолжении неповиновения, ведь они получили то, к чему стремились, — добились внимания высшего командования. Когда собрание закончилось, генерал-майор отозвал Тура в сторону. Как пишет Хейердал, Йохан Бейхман сказал «шепотом, что мы можем покинуть зал с поднятой головой и уверенно смотреть в светлое будущее и что с его стороны все будет забыто»{364}.