Арсений Гулыга - Кант

Иеше выпустил «Логику». Беда этого издания состояла в том, что публикатор не был в курсе тех изменений, которые претерпели взгляды автора. Кант читал логику на протяжении всей своей преподавательской деятельности, используя учебник Майера. Каждый раз он вносил в учебник новые записи, отражавшие развитие его концепции. Для Иеше всё оказалось едина суть. В результате в изданном им тексте сосуществуют утверждения, относящиеся к разным периодам творчества Канта. Вот, например, знаменитое место, где утверждается, что все «поприще философии» сводится к ответу на вопрос, «что такое человек». Это явно написано в последние лекционные годы. А вот совершенно «из другой оперы»: эстетика определена как наука о чувственности, сфера красоты ограничена низшей ступенью познания. Ни слова о специфичности эстетического, о его опосредующей роли. Как будто «Критика способности суждения» не была написана. Как будто Кант вернулся к Баумгартену.

Может быть, так и произошло? Может быть, Кант действительно вернулся к взглядам своей молодости? Но чтение лекций Кант прекратил в 1796-м, а затем была «Антропология», воспроизводившая в основных пунктах концепцию третьей «Критики». О возвращении в «докритическое» состояние речи быть не могло. Просто Иеше оказался не на высоте. А Кант уже не мог контролировать издание.

Переломным оказался 1799 год. Богослов Абегг, посетивший Канта годом раньше, оставил подробное описание встреч. Он дважды обедал у Канта. Как всегда, были гости, и хозяин живо и остроумно вел беседу. Говорили о политических новостях и всякой всячине. Новый король Фридрих-Вильгельм III прибыл в Кенигсберг. Канту не понравилось, что он ехал в закрытой карете, перед толпой надо было появиться верхом. В торжествах философ не принимал участия. Королева хотела видеть его и даже посылала за ним лакея, но Кант не последовал приглашению. Бонапарт отправился в морскую экспедицию; Кант был твердо убежден, что он оккупирует Португалию. (Даже потом, когда газеты сообщили о высадке в Египте, философ считал, что это лишь отвлекающий маневр, главная цель Бонапарта – завоевание Португалии для дальнейшего удара по Англии.)

Королеве город подарил янтарное украшение. Кант рассказывал о редких экземплярах янтаря, которые довелось ему видеть, и о том, как добывается это «золото Балтики».

В другой раз за обедом обсуждали странности русского императора Павла I, заодно – будущее Англии. Канту хотелось видеть ее республикой, пусть король Георг останется курфюрстом Ганноверским. Шотландцы способнее англичан. Кант вспомнил об английской поговорке: чтобы шотландца научить языкам, достаточно пронести его в мешке по Европе. В будущее процветание Французской республики верят все, а верят потому, что хотят этого. А толченый уголь предохраняет от гниения (разговор сделал крутой вираж), Кант вспомнил, как однажды, когда он ехал в почтовой карете, у припасенного в дорогу жаркого появился душок, он засыпал мясо углем, и все было в порядке. Яйца в угольном порошке дольше сохраняют свежесть. Уголь с медом – прекрасное средство от зубной боли, надо сказать это придворному проповеднику Шульцу, тот давно жалуется на зубы…

Так было год назад. Теперь у Канта появились признаки быстро наступающей дряхлости. Он сократил маршрут своих прогулок, шел неуверенным старческим шагом, случалось – падал. Он укладывался спать раньше обычного – сначала на четверть часа, потом на час и более. Засыпал днем, сидя на стуле. Общество тяготило его, и к обеду приглашалось не более двух гостей, да и им все труднее становилось втянуть хозяина в разговор. «Господа, – признался философ, – я стар и слаб, обращайтесь со мной как с ребенком».

Из своих друзей он стал привечать дьякона Васянского, который некогда учился у него. Васянский был ненавязчив, обязателен, заботлив. Мастер на все руки, он быстро приводил в порядок любую домашнюю неполадку, раздражавшую Канта, – перекосившуюся дверь, остановившиеся часы и т. д. (Если за дело брался Лампе, то испорченную вещь надо было потом выбрасывать: отставной солдат понимал только ружейные приемы.) Васянский жил недалеко и мог появляться по нескольку раз за день. Кант доверил ему ведение хозяйства и денежные дела.

Незыблемым пока оставалось раннее вставанье. В пять утра философ по-прежнему за письменным столом. Он пишет. Говорит, что работает над главным трудом своей жизни. Книгу он назовет «Переход от метафизических начал естествознания к физике». Рукопись растет. Исписаны сотни и сотни страниц. Заглянем в них.

Увы, это разрозненные записи. Иногда сравнительно большие куски, в которых последовательно излагается та или иная мысль, но чаще – мелкие фрагменты, не связанные друг с другом. Вот несколько вариантов предисловия. «Если философское естествознание представляет собой систему (а не фрагментарный агрегат), то отсюда вытекает разделение его на метафизические и физические начала. Обе науки дополняет переход от метафизических начал естествознания к физике. Это не просто прыжок из одной области в другую, ибо тогда не возникнет необходимая связь в интересах целого, это позиция, которую должен занять разум, чтобы охватить единым порывом оба берега». Так начинался один вариант.

«Естествознание – наука о движущих силах материи в мировом пространстве. Поскольку в ее основании лежит априорная система понятий и теорем, она называется метафизикой природы. Поскольку она основана на опытных принципах – физикой… Переход от первой к физике с целью связать оба берега – необходимая задача натурфилософа, ибо физика представляет собой цель, к которой он всегда стремится, а ее понятия для него всего лишь заготовки». Так начинается другой вариант.

«Главное затруднение философской архитектоники заключается в том, чтобы не допустить наложения друг на друга границ между науками, чтобы точно определить владения каждой, без чего невозможно решение задачи их дальнейшего совершенствования». Так начинается третий вариант. Ни один из них но доведен до конца. Но мысль ясна и непротиворечива.

Кант пишет о твердых телах и жидкостях, движении, трении, тяготении, о теплороде и жизненной силе. Что такое органическое тело? Вопрос не нов, а в ответе содержится новое. Такое тело, рассуждает Кант, не может получать свою организацию только от движущихся сил материи. Необходимо допустить, следовательно, нематериальную силу в качестве ли части чувственно воспринимаемого мира или отличающейся от пего сущности. Подобный ход рассуждений повторяется много раз. И в конце концов возникает нечто достойное внимания: «Организм представляет собой твердое тело, составляющие части которого возможны лишь благодаря понятию цели и сформированы по аналогии с преднамеренным движением. Если эту форму представить себе не в качестве действительного, а лишь мыслимого намерения, то подобное тело есть природная машина. Органические тела – природные машины». Здесь развиваются идеи Канта, изложенные им в письме к Земмерингу об «органе души»: жизнь – особый тип сложных естественных связей. Эта антивиталистическая мысль витает в атмосфере эпохи. К ней близко подходит молодой Шеллинг, увлекающийся умозрительной натурфилософией. Ее четко формулирует как вывод из эксперимента Александр Гумбольдт. Кант в своих старческих штудиях старается не отставать от жизни. Здесь нет ни инфантилизма, ни возврата к «докритическому» состоянию.