Дорогой читатель. Неавторизованная автобиография Ким Чен Ира - Michael Malice
я, когда мы заняли позицию. Все в комнате разразились хохотом, даже
скептики из окружения Ким Дэ Чжуна. Дело было не в том, что я сказал что-то
особенно смешное. Скорее, дело было в том, что я явно не был каким-то безвкусным монстром с рогами, растущими из головы. Сфотографировавшись, я
огляделся и улыбнулся. "Ну что ж, теперь вам придется заплатить за нашу актерскую игру!
Сколько я заработал за свое выступление?" Поскольку Ким Дэ Чжун пробудет в Пхеньяне всего два дня, я позаботилась о том, чтобы его маршрут включал все достопримечательности города. Увидев столицу своими глазами, он узнал бы о состоянии КНДР гораздо больше, чем все, что я мог бы рассказать. Будучи корейцем, он, очевидно, был бы чрезвычайно любопытен и на личном уровне.
Вместе со своей группой он посетил Дворец школьников
Мангёндо, Пхеньянский родильный дом и Большой народный учебный дом. Он также нанес визит вежливости в Верховное народное собрание. В
расписании было выделено четыре часа, чтобы мы могли выступить вдвоем.
Поначалу мы вели типичную светскую беседу, пытаясь найти точки
соприкосновения и установить доверительные отношения. Но вскоре беседа пошла в любом направлении, нас обоих чрезвычайно интересовало мышление собеседника. Конечно, мы много говорили о политике, но также обсуждали фильмы и даже популярных южнокорейских знаменитостей. Если Ким Дэ Чжун и был удивлен тем, что я могу долго обсуждать подобные темы, то никак этого не показал. Его забавляло то, как много я знаю. Независимо от темы разговора,
между нами не было ни напряжения, ни неловкости. Это был один из худших разговоров в моей жизни. Когда мы только начали разговор, мне показалось, что Ким Дэ Чжун что-то бормочет. Потом мне показалось, что он слишком быстро говорит от волнения. И наконец, был момент, когда я даже испугалась, что у
меня что-то не так со слухом. Понимая, что ни одна из этих возможностей не соответствует действительности, я все равно не мог понять, почему мне так
трудно следить за ним. В конце концов я догадался, что происходит:
Мы говорили на разных языках. Точнее, мы
говорили на одном языке, который в процессе превратился в два.
Ким Дэ Чжун не пытался подчеркнуть различия между нами. Наоборот
, каждое его предложение было направлено на то, чтобы сблизить нас
и создать ощущение единства. Но я понимала лишь около
80 % того, что он говорил. Остальное было заполнено незнакомыми мне терминами - вероятно, заимствованными из западных языков - и произношениями, совершенно чуждыми моему родному корейскому. Я даже чувствовал себя немного неловко, зная, что южане считают северный акцент "гортанным". Но северный вариант корейского уже нельзя было назвать "акцентом". Нет, это был диалект. Не было более наглядной иллюстрации того, как две Кореи отдаляются друг от друга.
Когда мы впервые встретились, я смотрел на Ким Дэ Чжуна как на брата.
Давно потерянный брат, выросший в семье, сильно отличающейся от моей
собственной, но все равно брат. Но я была наивна. Он не смотрел на меня как на
брата. В лучшем случае я был для него двоюродным братом, да и то задним. Я гадал, сколько времени пройдет, прежде чем жители КНДР станут восприниматься южанами как дальние родственники. Двадцать лет? Тридцать? После этого мы будем просто соседями. Пятитысячелетняя история Кореи уйдет в
прошлое, по-настоящему и безвозвратно. Тот разговор стал первым в моей жизни, когда я заподозрил, что воссоединение может не состояться. После "Тяжелого марша" я ожидал, что Корея выйдет победительницей с другой стороны, как и в первом случае. Тяжелый марш. Хорошо известно, что можно проиграть битву и все равно выиграть войну. Я с ужасом осознал, что может быть и обратное.
Можно выиграть битву, но война за единую Корею, похоже, ускользает.
Вскоре нам двоим пришло время посетить банкет в Мокран-хаусе, где принимают всех прибывающих иностранных высокопоставленных гостей. Я часто говорил, что "время - это то, что очень легко потратить, но очень трудно сэкономить", поэтому я понимал, насколько срочными стали дела. Я принял решение сменить
приоритеты и сосредоточиться на краткосрочных делах в течение оставшейся части саммита.
Первым пунктом в моей повестке дня стало освобождение всех необращенных
заключенных-долгожителей, все еще содержащихся в плену на юге страны, таких как Ри Ин Мо, которые не утратили веру в идеи чучхе, несмотря на годы заключения. Сюда же можно отнести все семьи, которые были разлучены с
1950-х годов. Я быстро обдумал, как лучше затронуть эти, безусловно, очень деликатные темы.Я увидел свою возможность, когда мы сели за стол на банкете. По обычаю, жена Ким Дэ Чжуна сидела отдельно от нас. Увидев это, я встал
перед переполненным залом. Мгновенно наступила тишина, как будто я произносил тост. Вместо этого я повернулся и обратился к первой леди Юга. "Мы собрались, чтобы решить проблему разделенных семей, и вот мы создаем еще одну разделенную семью. Пожалуйста, присядьте рядом со мной!"
С улыбкой и усмешкой она встала и села рядом со мной и своим мужем. Когда я взглянула на Ким Дэ Чжуна, он коротко кивнул в знак признательности. Он был проницательным человеком и понял, к чему я клоню и почему решил затронуть эту тему именно таким образом. За ужином он не проронил ни слова, но когда мы вышли и сели в машину, именно он поднял эту тему. "Я не мог не уловить ваше упоминание о разделенных семьях", - сказал он мне. "Мне кажется, мы можем быстро и легко прийти к соглашению по этому вопросу. Это стало бы доказательством успеха саммита. Истинность моей политики "солнечного света"
была бы вопиюще продемонстрирована всему миру".
Я усмехнулся. "А вот чего бы я лично хотел, так это возвращения
оставшихся необращенных заключенных-срочников". Ким Дэ Чжун поморщился и отвел взгляд. "Я ожидал, что вы об этом заговорите".
"Послушайте, все эти люди в возрасте. Никто из них не доставит вам
проблем после освобождения. На юге они просто занимают место. Здесь
им будут оказаны самые высокие почести и предоставлены самые лучшие
условия жизни. Все, чего они хотят на данный момент, - это иметь возможность умереть на родине и быть похороненными на севере. Пожалуйста, считайте это личным одолжением". Он сделал паузу, тщательно обдумывая свои слова. "Это не должно выглядеть как некая капитуляция с моей стороны".
"Нет, конечно, нет. Это будет представлено как соглашение, а не как поражение.
Всего здесь 63 человека. Я не вижу причин, по которым их нельзя отпустить всех". Теперь он обернулся, и я увидел силу, скрытую за солнечным светом.
"Тогда вы позволите семьям навестить Сеул".
"63 заключенных и 63 семьи".
"Нет", - настаивал он. "100 семей на 63 заключенных".
"Отлично", - сразу же
