Николай Попель - Танки повернули на запад

В то же время не прекращались террористические акты, убийства из-за угла. Даже мы, привыкшие к цинизму я вероломству гитлеровцев, нередко изумлялись наглости и подлости бандеровских бандитов.

Как-то, следуя вместе с Катуковым, я увидел впереди на дороге строй. Люди с песней двигались в тыл. Вдруг - стрельба. Строй - врассыпную. Ничего не поймешь. Балыков вскочил на бронетранспортер с охраной и, не дожидаясь приказа, помчался вперед.

Когда мы подъехали, в кольце автоматчиков стояло несколько человек в красноармейской форме, а поодаль сбились в толпу пленные венгры, которые шли строем с песней.

Автоматчики расступились перед Катуковым. Он подошел к одному из задержанных, судя по погонам, старшему лейтенанту:

- Кто таков? Документы.

- Старший лейтенант Лысьвин, заместитель командира батальона по политической части. Вот удостоверение.

- Ах ты...- Катуков вырвал удостоверение. И Михаил Ефимович и я хорошо знали Василия Лысьвина, опытного политработника, ветерана нашей танковой армии. Несколько дней назад он таинственно исчез во время ночного марша. Никто не сомневался, что это дело рук бандеровцев. Но что они воспользуются документами и формой наших офицеров и солдат, чтобы устроить расстрел пленных венгров и потом запугивать всех "зверствами Красной Армии",- этого мы не ожидали.

Катуков приказал тут же, на глазах у венгров, расстрелять бандитов.

Стоит ли удивляться тому, что среди части наших бойцов появилось мнение, будто в Западной Украине большинство людей либо сочувствуют бандеровцам, либо запуганы ими.

- Но события реальной жизни помогли рассеять предубеждение.

Ни распутица, ни гитлеровские арьергарды, ни оуновские засады и короткие очереди в спину не в силах были задержать наше наступление. Танки вырвались на каменистые, стиснутые лесами дороги Прикарпатья. Что ни день, они все дальше отрывались от тылов, от баз снабжения. Расчет только лишь на трофейное горючее был ненадежен.

И тогда вспомнили о Надворной, о нефтяных промыслах Биткува. Горелов получил задачу овладеть Надворной, а Ружин - обеспечить сохранность и работу промыслов. Выбор был не случаен. Перед войной танковый батальон, в котором Ружин служил замполитом, стоял и Надворной и шефствовал над нефтяниками. А кроме того, немногословный "дедушка" обладал замечательной способностью скромно, без малейшего шума выполнять самые сложные поручения.

Танки миновали Надворную, проскочили по уцелевшему мосту через Быстрину Надворнянскую и ушли на Маняву. Слева над лесом трепетало дымное оранжевое пламя: горели биткувские нефтевышки. Ружин с небольшой группой выделенных в его распоряжение людей направился в лес.

Многое в эти дни сделал подполковник Ружин, многим обязана ему наша армия, получившая вскоре белую биткувскую нефть, которую мешали в различных пропорциях с трофейным спиртом и заливали в баки, в моторы. Но отстояли промыслы от огня сами рабочие. Они установили ненормированный рабочий день и организовали дружины самообороны. Кое-кто из них помнил "пана подполковника". На правах старых знакомых они похлопывали "дедушку" по плечу:

- Хватит нафты Гитлера утопить.

Когда я приехал в Биткув, то увидел налаженное производство, встретил худых, перепачканных, в лоснящихся кепчонках людей, которые дружески улыбались и поднимали руку с сжатым по-ротфронтовски кулаком.

Несколько часов бродил я по промыслам, разговаривал с рабочими, но только от Ружина узнал, что жители Надворной и Биткува сидят на полуголодном пайке. Бандеровцы блокировали лесные дороги, по которым крестьяне подвозили на рынок продукты. Они совершили ночной налет на промысел и подожгли одну вышку...

Было решено, что армия по-братски поделится своими продовольственными запасами. На этот раз нам было чем делиться. В ходе наступления в наши руки попали десятки эшелонов, которые гитлеровцы так и не успели отправить в свой "райх".

Вечером на рабочем собрании я делал доклад о положении на фронтах Отечественной войны. Немецко-бандерорская пропаганда уверяла здешних людей, будто русские "топчутся на Днепре". Когда "тридцатьчетверки" Горелова появились в Надворной, местные жители решили, что это партизанские танки. Красную Армию они не ждали так скоро.

Но немногого добилась фашистская пропаганда. В конце собрания весь зал встал и запел "Интернационал". Пели по-украински, по-польски, по-русски...

3

В первый день наступления полоса армейского прорыва просматривалась на небольшом квадрате карты под целлулоидной крышкой планшета. А сейчас, чтобы обозреть ее всю по фронту и в глубину, надо развернуть огромную зеленовато-желтую простыню, которая топорщится прямоугольными складками.

На глянцевитых листах медленно тают снежинки и, оставляя после себя бугристый мокрый след, каплями скатываются на землю. У Надворной свинцово отливающие тяжелые облака чуть не задевают за макушки нефтяных вышек, а на левом фланге армии - это я узнал сегодня по радио от Шалина - припекает солнце. Я возвращаюсь к Днестру с тревожной мыслью о положении в корпусе Гетмана, на левом фланге.

Первые слова Катукова при встрече - упреки по адресу Гетмана: "загорает на бережку", "не любит форсировать, сапоги мочить", "наступает с оглядочкой". Эти упреки кажутся мне справедливыми особенно после того, как с недальней высотки по машинам кто-то дает несколько очередей, и потребность сорвать зло становится особенно насущной.

Однако Гетман не из тех, кто спешит оправдаться. Безответно выслушивает он Катукова, не отводя от карты карих, сузившихся под тяжелыми веками глаз.

- Разрешите сказать, товарищ командующий? , Катуков гневно раздувает ноздри:

- Ну, давай.

Карта, по которой водил Михаил Ефимович огрызком карандаша, посрамляя Гетмана ("Вон насколько левый фланг отстал от правого!"), теперь в руках Андрея Лаврентьевича. И она объясняет осторожность Гетмана. Севернее Каменец-Подольского окружена большая группировка противника, до пятнадцати дивизий. Кольцо окружения не сплошное, не надежное. Фактически у Гетмана, а таким образом, у всей армии, левый фланг открыт. При таких обстоятельствах командир корпуса не может позволить себе наступать очертя голову, бросая все силы только вперед.

- Конечно, если командующий прикажет...- дипломатично добавляет Андрей Лаврентьевич и трет тыльной стороной ладони заросшие щетиной тугие щеки, двойной подбородок.

Катуков не успевает ответить. Разговор продолжается в подвале, куда нас загоняет бомбовый налет немцев. Мы с Гетманом оказываемся в одном углу, Катуков - в другом, за горой порожних бочек.

- Горячится командующий,- шепчет мне Андрей Лаврентьевич. - Я что? Я солдат исполнительный, прикажут - хоть с третьего этажа прыгну. Только толку-то от таких прыжков мало: либо ногу сломаешь, либо шею свернешь...