Серьезное и смешное - Алексей Григорьевич Алексеев
Те из вас, моих читателей, кто постарше, помнят, наверное, такую одиозную для советских людей фамилию: фон Папен. Пакостил он нам сколько мог, будучи рейхсканцлером в Германии, и продолжал свои козни, став гитлеровским послом в Турции.
В предвоенные годы на одном из собраний представителей общественности в Колонном зале, где присутствовали руководящие деятели страны, несколько ораторов энергично, резко возмущались гнусной провокацией фон Папена, в результате которой в Турции были арестованы два сотрудника нашего посольства. После собрания — концерт. Вслед за выступлением Антонины Васильевны Неждановой, которая имела огромный успех, я говорил о высоком уровне нашего искусства, потом перешел к достижениям, о которых говорилось на собрании, и закончил словами:
— Кто же нам помешает и дальше идти вперед? Неужели разные фон папены? Нет! Пошлем мы этих фонпапенов к фонмаменам и будем продолжать свое дело!
Что? Неужели нельзя? Неприлично? Цинично? А мне казалось и кажется, что это именно тот цинизм, о котором говорил Дени Дидро: что он, глупый и неприемлемый в обществе, на сцене восхитителен.
ГЛАВА 16
МИТИ И МОТИ
Как много их, кому я когда-то говорил Митя, Мотя, Игорек, Додик, Верочка, а они меня по имени-отчеству… Помню, как они трепетали в круглой комнате перед выступлением в Колонном зале и в каморке за кулисами Большого зала Консерватории. Да, это было для них, молодых, честью — выступать там. А нынче? Теперь они делают честь и Колонному, и Консерватории, и Карнеги-холлу, и Монреальскому дворцу искусств.
И я стал прибавлять к Додику Федоровича, к Верочке Георгиевну, к Игорьку Владимировича. Нет-нет, не думайте, я и сегодня с ними в самых лучших, дружеских отношениях, но если тридцать пять и двадцать — разница огромная, то когда одному недавно за восемьдесят, а другому давно за шестьдесят — разница стирается; и те и другие, «оптимально» выражаясь, пожилые люди (с чем их не поздравляю).
Вот я и расскажу вам историю с этими именами-отчествами, которая чуть-чуть не окончилась для меня конфузом.
Дмитрию Яковлевичу Покрассу семьдесят лет. В Центральном Доме работников искусств празднуется его юбилей. Идут и идут, поздравляют и поздравляют делегации, представители, сослуживцы когдатошние и теперешние, друзья, шефы и подшефные, начальство и подчиненные. Адреса в папках, поздравления устные, торжественные, лирические и шуточные… А представители одной организации с пафосом объявляют, что премируют композитора… месячным окладом! И по залу прошел смешок: уж очень не вяжутся друг с другом поэтичное «композитор» с прозаическим «месячный оклад»!
А кульминация торжественности была, когда генералы, представители Советской Армии, поздравили юбиляра и вручили ему генеральский кортик.
Но вот председатель объявляет:
— Делегация от Центрального Дома работников искусств: Ирма Петровна Яунзем, Леонид Осипович Утесов и Алексей Григорьевич Алексеев.
Мы выходим, и я начинаю:
— Многоуважаемый Дмитрий Яковлевич! Правление ЦДРИ поручило нам…
Но тут юбиляр срывается с места, подходит к микрофону и своим раскатистым ррррр заявляет:
— Прррошу лишить слова этого орррраторрра!
Что-о-о? Общее недоумение… растерянность… А уж я…
А он повторяет:
— Прошу лишить слова этого орраторра… (тяжелая пауза), если он будет говорить мне «Дмитрий Яковлевич», а не «Митя»!
Конечно, в зале веселый смех, и я почувствовал — общие торжественные слова уже не годятся, публика переговаривается, хохочет, ждет, как я выкарабкаюсь из этого положения…
Это меня подстегнуло, проснулся во мне прежний конферансье-экспромтист, и я повел разговор в совсем иной тональности.
— Позвольте, — обратился я к Покрассу, — сейчас я лицо официальное! Нам поручили сказать вам от имени Правления Центрального Дома работников искусств лирические, вдохновенные слова и (тут у меня почувствовалась слеза в голосе) и… и премировать вас полумесячным окладом.
Взрыв смеха, можно продолжать в этом духе.
— Да, для меня лично вы действительно Митя, обаятельный Митя. Я знаю вас с 1917 года… (В зал.) В Киеве во время репетиции я шел к себе в кабинет и услыхал, как кто-то в классной комнате плохо играет на рояле, приоткрыл дверь — стоят три Покрасса: Семен, Дмитрий, Аркадий, а четвертый, маленький Покрассенок, сидит у рояля, не достает ногами до педалей, но играет! Это был Даня, Даниил, будущий соавтор Дмитрия по песням. (Опять к Покрассу.) В те годы вы были для меня Митей, а теперь… (И вновь в зал.) Скажите, могу ли, смею ли я фамильярничать, говорить «Митя» человеку, которому только что поднесли ге-не-раль-ский кортик?!
И тут мы под общие аплодисменты расцеловались, и Утесов начал свое слово, насыщенное и сердечностью и юмором (утесовским юмором!), а потом и Ирма, непременная во всех торжествах Ирма, сказала свои уютные слова…
И последняя встреча. Звонит телефон.
— Алексей Григорьевич, вы?
— Я.
— А это я, Митя. Ну Покрасс Митя! Алексей Григорьевич, я болен, не выхожу, почти ослеп… Ой, как хочу вас видеть! Можете приехать?
И вот я у него. Да, очень болен, лежит в постели, почти ничего не видит… но почти тот же Митя — так же гостеприимен, так же жизнелюбив.
Вспомнили былое, посмеялись, Митя предложил тост за крепкую дружбу, с трудом нащупал на столике рюмку, и мы чокнулись…
То же, что с Митей, происходит у меня с Мотей. И я нашел выход: когда мы вдвоем — он Мотя, а на людях — Матвей Исаакович, даже товарищ Блантер.
Хорошо слушать его музыку, но интересны и его суждения о людях. Он и любит и не любит с огромным темпераментом.
Год знакомства — 1922-й.
Место знакомства — театр «Кривой Джимми».
Цель знакомства — принес фокстрот. Первый не импортный, а made in USSR: песенка «Джон Грей».
Тут же Касьян Голейзовский превращает эту песенку в певуче-танцевальную сцену, и в ближайшей премьере ее с большим успехом исполняют наши артисты Друцкая, Дегтярева, Латышевский и Оболенский, и она сразу становится популярной у молодежи, ее поют и танцуют на вечеринках, записывают на пластинки.
Много и хорошо, дружески и творчески встречались мы с Матвеем Исааковичем. В 1927 году он написал для Театра сатиры музыку к моей и Виктора Ардова пьесе «А не хулиган ли вы, гражданин?». В период моей работы в Театре оперетты там шла его оперетта «На берегу Амура», в 1954 году для концерта-спектакля «Вновь и вновь про любовь» мы с ним написали песню влюбленной свинарки «Ах, какой ты глупый, Ваня!». А недавно я присутствовал на триумфе Моти-Матвея, и мое сердце старого друга, «почти первооткрывателя» ликовало! Все-все в мире знают песню Блантера «Катюша». В том, что «все в мире», я убедился через тридцать лет после ее создания. В 1968 году приезжала к нам из Японии эстрадная женская группа «Ниппон кагети дан». После
