Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»

И раньше та же была картина: человек кисти брался за перо (письма Ван Гога, книги Петрова-Водкина, Бенуа), пианист торопился к художнику на урок пастели (Рихтер к Фальку), Эйнштейн с Энгром хватались за скрипочку. Писатель Генри Миллер корябал свои узоры, заливая их радужной акварелью. Поэт или рок-идол рисовали в письмах замысловатые картинки (Бродский и Джон Леннон).

Правда, инженерные и изобретательские предвидения Леонардо да Винчи воплотились без него, химик Бородин (а на самом деле композитор) мало кому теперь известен, а фантастические танцы поэта-дервиша Андрея Белого ни одного хореографа не заинтересовали.

А теперь примем как постулат: шедевров у художников-любителей, у самоучек, мы не найдем (великие типа Ван Гога и Пиросмани не в счет).

И сами дилетанты это понимают.

(Почему, кстати, гении-дети перестают рисовать в семь лет? Потому что рядом другое дитя пропищит: «Непохоже». И они начинают стесняться себя.)

И вот тут выступает на свет божий та когорта людей, которая, хоть и стесняясь своей необученности, все-таки присутствует в искусстве: непрофессионалы, стоящие вне круга мастеров.

Допустим, что они мастера в своем деле, в другой профессии.

И им не привелось брать уроки рисования или учиться в консерватории. Они не имеют ничего в своей бедной душе, ни знаний, ни самых простых приемов. Не так берут кисть, карандаш или смычок, не так подходят к глине или полотну, не то получается. Иной арсенал! Не знают как скомпоновать и что такое корпусное письмо и лессировка. Что гармония, а что ассонанс. Где берется отглагольная рифма, когда наступает аллитерация и что такое икт.

С учетом этих особенностей художник Энгр и физик Эйнштейн по-своему играли на скрипке, композитор Скрябин по-другому, нежели Хлебников, сочинял свои длинные поэмы, планируя провести в Гималаях общемировые хороводы под свою музыку (вместо этого произошла Первая мировая война). И почти самоучка живописец Зверев иначе выписывал пальцем на картонах, нежели академик Лактионов. И бомж Пиросмани не знал, что на клеенке никто в мире не рисует.

Опоздавшие видят мир не так.

И вот тут они иногда и сходятся, эти два луча — самоучество и вершина мастерства, незнание и отказ от школы. Поздний Ларионов и ребенок шести лет могут совпасть!

Ничему не учили Фриду Калло, а также натурщицу Пикассо, Кислинга, Ман Рея и всех остальных, безбашенную шлюху с Монмартра, знаменитую Кики Фу. Однако работы этих прекрасных дам теперь висят в постоянных экспозициях!

Это о тех, кто уже музейное достояние.

А теперь и новых принесли в музей — те работы, которые зритель увидит на данной выставке.

P.S. Дополнительно надо сказать вот что: художникам-любителям даром не нужен авангард.

Профессиональный скульптор способен приколошматить ботинок с коньком к деревянному протезу ноги и раскрасить все это кладбищенской серебрянкой. И поместить на постамент и назвать, допустим, «Зимний взят № 9».

Что и приводит к записи в книге отзывов, которая от лица зрителя звучит почти как печальное пушкинское «и я бы мог».

Нет, дилетанту такое не нужно.

Он именно что должен создать то, что простой человек с улицы сделать не сможет никак.

Самодеятельность старается выступить в рамках профессионализма, учитывая музейные стандарты, чтобы вышло похоже на натуру.

Другое дело, что получается из этого: кураторы твердят, что давно уже так никто не работает. Это смешно в XXI веке, уметь рисовать! Какие-то советские времена! И вообще стыдно известным людям выставляться с живописью — они и так уже имеют имена.

Художники-писатели, режиссеры, танцовщики и художники-музыканты и т. д. с этим вполне согласны.

Но они не могли не рисовать (те, кого уже нет) и продолжают не мочь не рисовать (те, кто еще есть).

И не сами они выдумывают выставки имен. Так заведено и с живописцами-профессионалами.

Это ведь огромный и вечный вопрос — знаменитый автор побеждает или его произведение. Соперничество свирепое. То есть что важнее для публики, подпись или работа. Покупателю и музею, разумеется, важнее первое. Но каждый автор должен стараться победить свое имя: всякий раз, всякий раз.

И потом, кто знает — если бы эта самодеятельность не отходила от мольбертов, то что бы в результате получилось.

Но времени не было, все заняла своя работа… От которой уж точно ни на шаг не отойдешь.

Прелюдия к одному рассказу

Как заметил некто, мужской читатель женского сборника: до чего же они нас ненавидят! И потом умно добавил: потому что мы им нужны.

Не с руки мне подходить к этой все-таки тендерной точке зрения с позиции чисто литературной, но придется: явилась тема мужской вины в этом высказывании, которое тоже является жанром, и явилась тема той же вины в мужском любовном романе, пьесе или новелле.

То есть наметилась некая разница в мужской и женской позиции в литературе, посвященной теме любви.

Итак. Брошенная или незамеченная, упущенная Мисюсь, соблазненная и покинутая, униженная, оскорбленная, где ты? Не тут. Там. Легкая тень, не требующая ничего, к концу принявшая яд или простую смерть от горя, — примеров множество. Упавшая в полном сознании под поезд, с обрыва в Волгу, в пруд, в омут, ставшая забытой тенью (иногда опасной русалочкой), она вызывает в авторе-писателе слезу сочувствия, вздох сожаления, даже легкий приступ отравления в случае применения автором мышьяка. Флобер даже скажет «я мадам Бовари».

С отрадой писатель-убийца роняет слезу, омывающую его душу.

А что наш убийца думает о том, кто виноват? О Вронском, об остальных? Ерасте? (Даже их и не вспомнишь, они не так выразительны, неизвестно почему).

Он думает о них мало, как и о себе в похожих своих жизненных случаях. Ну кто виноват. Ну что поделать. Ну кому на Руси-то жить хорошо. Жизнь и судьба! Ну померла. Еще одну закопали, как выразился с горькой насмешкой над собой вечером в ресторане один писатель-юморист, мой знакомый, у которого отравилась девушка. Это уже был второй случай. Роковой мужчина оказался. Перед тем его другая девушка бросилась с седьмого этажа. Потом, кстати, он эмигрировал в Германию с женой-еврейкой. Еврейка тоже умерла. И главная его жалоба была: «В Германии пять миллионов алкоголиков, а выпить не с кем!» Но это так, сюжет для одного абзаца.

Однако подумаем о тех, кто остался жив.

Те брошенные, уничтоженные, часто с младенцем на руках, и часто с мертвым младенцем? Нина Заречная?

Это уже, так сказать, наше дело, смотреть дальше, после того как свет зажгли и все пошли вон.