Кэролли Эриксон - Екатерина Великая

Теперь старое недовольство как будто опять пробудилось. Новый предводитель назвался именем усопшего императора Петра III.

Это само по себе особого беспокойства не вызывало. В последние десять лет почти каждый год появлялся смутьян, который называл себя Петром. Пройдет время, и этот самозванец будет разоблачен.

Для подавления восставших в беспокойные уезды были направлены солдаты. Местным властям послали предупреждение быть начеку. По труднопроходимым проселочным дорогам были разосланы гонцы с заданием разведать обстановку и немедленно вернуться с донесением о настроении среди яицких казаков.

В Москве промозглые осенние дни сменились первыми снегопадами. Придворные предались зимним забавам, катанию на санях и на коньках. Императрица, благословив сына и невестку на новую жизнь, готовилась к встрече со знатным гостем из Франции.

В Россию после изнурительного пятимесячного путешествия приехал Дени Дидро. Его «Энциклопедия» много лет была настольной книгой Екатерины, а сам автор давно уж грелся в лучах ее щедрой филантропии. Дидро намеревался провести в Петербурге зиму.

Екатерина с радостью ожидала человека, который наравне с Вольтером и Монтескье был кумиром ее юности. «Энциклопедия» оказала значительное влияние на образ ее мыслей, направив ее на путь терпимости, умеренности и гуманности. Она связывала имя Дидро со всем, что было прогрессивного в европейской мысли. Теперь она сможет из уст самого мэтра услышать суждения о старых и новых идеях, которые просветили Европу. Она не теряла напрасно времени и всецело посвящала его ежедневным содержательным беседам с просветителем, которые порой длились по много часов кряду.

Дидро тоже восхищался Екатериной как правительницей, ум и сердце которой в первую очередь заботят чаяния народа. Он полагал, что широта ее знаний и осмысленный подход к управлению государством неминуемо должны привести к благодатным для России переменам. Встретившись с Екатериной, он был очарован. Огромное впечатление произвели на него ее любознательность и стремление к знаниям, простота, благодаря которой он чувствовал себя с императрицей легко и непринужденно. Она сочетает в себе, писал он, «душу Брута с чарами Клеопатры». Он с нетерпением ждал послеобеденных встреч с нею.

Философ и государыня обладали сильными характерами, в которых не было ни капли неуверенности в себе, ни склонности к фальши. Им не потребовалось много времени, чтобы правильно оценить масштабность личности друг друга и силу взаимного влияния. Вернувшись во Францию, Дидро рассказывал родным и знакомым, что в присутствии Екатерины он чувствовал удивительную свободу в высказывании своих суждений и что Россия, на его взгляд, действует раскрепощающе. «В так называемой стране свободных людей у меня душа раба, — писал он, — и в так называемой стране варваров я обнаружил в себе душу свободного человека».

«Он — человек исключительного ума, — писала Екатерина Вольтеру о Дидро. — Такого встретишь не каждый день». Француз в самом деле был личностью исключительной во многих отношениях. Его поведение отличалось страстностью, временами завораживающей. Когда какая-то мысль занимала его особенно сильно, он начинал говорить все громче и громче, все быстрее и быстрее, пока, наконец, не вскакивал со своего места и не начинал ходить по комнате, бурно жестикулируя и крича. У него была привычка срывать с себя парик и швырять его в сторону. Екатерина как-то подняла парик и подала ему, за что он поблагодарил ее и, смяв, засунул напудренный ком конского волоса в карман.

Екатерина снисходительно смотрела на страстность Дидро, доходившую порой до исступления. В нем ее восторгал неукротимый, вечно ищущий гений. Он показался ей более значимым, чем другой философ, с которым она встречалась прежде, Мерсье де ля Ривьер. В Петербурге тот гостил шестью годами раньше и страшно утомлял ее, «неся чушь». Его тщеславная болтовня доводила ее до такого состояния, что она была готова вышвырнуть его вон. Несмотря на то, что у Дидро была малоприятная привычка хватать в пылу беседы свою державную собеседницу за руку или стучать пальцем по ее колену, — в конце концов Екатерина, чтобы защититься от излишней фамильярности, стала принимать философа, сидя за столом, — тем не менее, хотя шли недели, беседы с ним оставались желанными и радовали хозяйку неистощимым воображением и богатством языка. Его любознательность даже превосходила ее собственную. Он хотел знать о России все и с большим интересом впитывал в себя то, что она ему рассказывала. Дидро не только слушал ее, но и записывал услышанное по памяти. Записи их бесед он сопровождал собственными пояснениями.

Однажды ноябрьским снежным днем к воротам дворца прискакал конный посыльный. Спешившись, он торопливо вошел внутрь. Гонец привез жизненно важное донесение о казацких волнениях.

Положение ухудшалось не по дням, а по часам. Силы правительства не могли сдержать наступление повстанцев. Самозванец, именовавший себя императором Петром Федоровичем, уже собрал армию, которая насчитывала десять тысяч человек. Она осадила Оренбург. Город защищало четыре батальона, на вооружении которых было семьдесят пушек. Но и повстанцы тоже имели артиллерийские орудия. Солдаты гарнизона к длительной обороне готовы не были.

Но и это еще не все. Говорили, что самозванец отправил своих посланцев к башкирам, которые жили в окрестностях Оренбурга, и на Урал, где рабочие были недовольны условиями жизни. Деревни, одна за другой, признавали его истинным государем, который пришел избавить народ от самозваной императрицы Екатерины и ее высоких поборов, ее войн, навязываемых ею законов. Говорили, что вскоре армия самозванца будет насчитывать двадцать тысяч человек, или даже тридцать, и тогда, с такой силищей, он не остановится ни перед чем.

Глава 23

Емельян Пугачев был малорослым коренастым человеком. Бывший солдат, он отличался воинственностью и неукротимостью. Донской казак из станицы Зимовейская, он прежде служил в царской армии, но потом по нездоровью был уволен. Темноволосый и темноглазый, с белыми пятнами на лице и груди, оставшимися после золотухи, он с первого взгляда казался ничем не примечательным. Но зато обладал внутренней силой, был способен привлечь и удержать своих товарищей казаков, к тому же умел с выгодой для себя использовать обстановку. Бросив жену и детей, Пугачев обретался среди недовольных жизнью казаков. Некоторое время он жил в одном из монастырей староверов. Он был свидетелем, а возможно и участником восстания 1772 года, сидел в темнице, но бежал. И стал вынашивать дерзкий замысел.