Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
– «Так зачем тянуть резину? Поскорее к пианино!»
– Всё правильно. Знаете.
– Да, нормально. Хотя в народном варианте – «по рублю – и к магазину», – согласитесь, тоже было неплохо! Хоть и устарело…
Компания наша опять оживилась, несмотря на приближающийся вечер и прохладный ветерок. На всём протяжении этого, кому-то, возможно, показавшегося странным, застолья (или, как я уже пытался уточнить, «устолья») наш коллектив претерпевал непрерывные изменения в составе и численности. Люди подъезжали и отъезжали, здоровались и обнимались, целовались и прощались или удалялись без афиширования своего ухода – как кому было естественней и проще. У всех дела, работа, концерты, съёмки, семьи… Однако дух компании оставался почти неизменным. Ибо соединяло всех имя Евгения Мартынова, верность его памяти и почтение к его творчеству.
Каденция
Слушая товарищей и улыбаясь вместе с ними, я тем не менее знаю (как, впрочем, и они), что сколь весёлым был мой брат, столь и серьёзным, а в профессиональных вещах просто дотошным. Внешняя улыбчивая сторона его облика, по сути, являлась неосознанным, инстинктивным щитом его практически ничем, кроме улыбки, не защищённой души, да и тела тоже. Если же судить по духовному продукту, как результату его жизнедеятельности, – по песням и исполнительскому творчеству, – то драматическое и трагическое мировосприятие нужно признать столь же свойственным натуре Мартынова, как лирическое и романтическое. Достаточно вспомнить «Балладу о матери», «Колыбельную пеплу», «Лебединую верность», «Эхо первой любви», «Заклятье», «Письмо отца», «Натали», «Начни сначала» и авторское исполнение этих широко известных песен. Русские пословицы гласят: «Каков строитель, такова и обитель»; «Каковы сами, таковы и сани». Действительно, о дереве судят по его плодам. Женя очень редко с кем-либо и когда-либо мог поделиться своей личной душевной болью, и на вопрос, почему он сегодня «такой молчаливо-задумчивый», ему проще было ответить собеседнику шутливым «уводом в сторону», нежели «распахиванием дверей в свою душу».
К слову сказать, примеров подобной тактики поведения людей искусства можно найти множество, даже среди недосягаемых столпов мировой культуры: это и Моцарт, и Россини, и Пушкин, и Шаляпин, и Есенин… Последнему принадлежат такие слова: «Казаться улыбчивым и простым – самое высшее в мире искусство». Также Есенин в одном из писем заметил: «Очень неплохо у нас порой дураком прикинуться. Дураков у нас любят». Не знаю, как насчёт дураков, а вот простаками приходилось прикидываться и Есенину, и Мартынову: при общении, например, с «высокими», но «недалёкими» чиновниками – ибо те, как известно, умных и гордых не терпят. Как крайняя форма общения искусства с властью посредством балагурства у нас на Руси давно прижилось «юродство» – то есть творчество внешне никчёмных, нищих и безобидных сказителей, скоморохов и юродивых, осмеливавшихся со своих «низин» сказать «верхам» между шутками такую правду, которую «кчёмный» произнести не посмеет. Современное творчество «юродствующих» ярче всего воплотилось в форме анекдотов, особенно популяризовавшихся в советское время. И что интересно, самая убийственная для режима и власти правда, будучи высказана в форме смешного анекдота, с удовольствием «съедалась» и передавалась дальше «по столу» самими же властями и идеологическими партийными работниками.
В Женином устном творчестве (как и в Есенинском, если уж сохранять последовательность в параллелях) подобных анекдотных опусов было предостаточно. Особенно в молодую пору. И все они, так же как и рассказанные друзьями-приятелями весёлые истории о Жене, гармонично соединялись воедино с высокими творческими устремлениями, с ответственным – и порой прагматичным – отношением к делу, с семейно-бытовой обязательностью и аккуратностью, с состояниями вдохновенной увлечённости и душевного дискомфорта… Всё это удивительным образом гармонировало в этом красивом, родном мне человеке, как гармонируют друг с другом все грани нашего прекрасного и ужасного мира: бескрайнее небо и бездонное болото, победа и поражение, счастье и горе…
…Как чудесно серебрится речка на солнце, вбирая в себя божественную энергию лесных родников! Как красиво к ней бегут, словно парят, лани, жаждая испить животворной влаги! Как стремителен и азартен бросок тигра, хватающего за горло свою, на миг зазевавшуюся жертву! Как отважен и ловок молодой охотник, поражающий почти непобедимого хищника и делающий из его огненной шкуры прекрасную шубу для своей возлюбленной! Как очаровательна в этой шубе его возлюбленная, изменяющая охотнику с красивым состоятельным мужчиной! Как счастлив состоятельный мужчина, оттого что его жена (бывшая возлюбленная охотника) рожает ему чудо-сына, ибо мужчина и не подозревает, что это не его сын, а охотника! Как быстро вырастает мальчик, не понимающий, отчего ему так ненавистны отец, мать и весь их состоятельный мир! Но зато как юноша счастлив, убегая из дому, чтобы любоваться рекой, сверкающей на солнце, из которой грациозные лани пьют воду! И только об одном он готов молить Бога, умиляясь речной благодатью: чтобы не стало в мире страшных тигров и бездушных охотников, способных нарушить эту идиллию! Ведь юноша не знает (и, возможно, никогда не узнает) главного: не будь в этой незримой причинно-следственной цепочке событий тигра и охотника, он сам не появился бы на белый свет и не вкусил его красоты! Земной Красоты, рождённой Космической Гармонией и на этой же Гармонии держащейся…
Кода
– Приветик! Как там делишки? Что новенького?.. – вдруг с дуновением ветерка прорезал мой слух – или память – родной Женин голос. Именно так чаще всего начинались наши телефонные разговоры с братом. Да и заканчивались они почти одинаково, примерно такими словами:
– Ну ладненько, созвонимся ещё! Главное, помни: всё что ни делается – всё к лучшему! Даст бог, прорвёмся!..
Эх, Женик-Женик!.. Да куда мы, чёрт нас подери, денемся?.. Конечно, конечно же прорвёмся!..
Эпилог
«Я ещё вернусь!..»
На ветру, на ветру
Облетело деревце!
Всё у нас позади,
Даже и не верится!..
Да… Совсем как в стихах Михаила Танича из песни «А любовь права!». Почти весь наш путь позади, книжное повествование близится к концу. Даже и не верится в это.
А память и обстоятельства дня сегодняшнего снова и снова возвращают меня в осень 1990 года: так давно и словно совсем недавно была она! Дождливая, горькая, рубежная осень 1990-го…
Дома, у любимого рояля
Вечер памяти Евгения Мартынова.
Государственный центральный концертный зал «Россия»
…Как и положено по обычаю, в течение сорока дней после кончины все Женины вещи и, в том
