Станислав Свяневич - В тени Катыни

Посол Кот не только не владел русским языком, но и не понимал специфики Советского Союза, ментальности его руководителей, это затрудняло его отношения с властями. И хотя он постоянно подчеркивал свое крестьянское происхождение, это мало помогало ему, власти по-прежнему относились к нему с недоверием и часто с враждебностью. В самом деле, крестьянин, дошедший в буржуазной Польше до университетской кафедры, в глазах сталинских чиновников должен был быть из «кулаков». А это была худшая репутация в Советском Союзе.

Во время первых пятилеток Сталин вел открытую борьбу с крестьянством, что нашло свое продолжение в принудительной всеобщей коллективизации. Сопротивление этой политике было подавлено с такой жестокостью, что ее можно сравнить только с жестокостью нацистов в отношении еврейского населения. В величайшем изменении общественной структуры, происшедшем в СССР в 1929—32 годах, так или иначе погибло около десяти миллионов человек. И все это преподносилось как борьба за новую жизнь, борьба с «паразитическим» кулачеством.

Любопытно, что вера в то, что «народная демократия» станет демократией просоветской, была сильно распространена среди польских эмигрантов. Это было своего рода апробацией тезиса, дескать, за популярной среди миллионов польских крестьян идеей народной демократии пойдет больше людей, чем за группкой коммунистов, и что Сталин именно народной демократии будет уделять большее внимание в послевоенном развитии Польши. Сколько я знаю, именно эта идея высказывалась премьером Миколайчиком во время его поездок в Москву и встреч со Сталиным в 1944 и 1945 годах.

Кот полностью поддерживал политику Миколайчика. Я несколько раз тогда с ним встречался в Лондоне. Он никак не мог объяснить, чем, собственно, эта теория так хороша, и ограничивался голословными уверениями, что, вот, пройдет время и все будет хорошо. Позже он принял пост посла ПНР в Риме. Неужели за почти год, проведенный им в Советском Союзе, он так и не понял генеральную линию советской политики? Мне кажется, все его действия были продиктованы все же пресловутой партийной дисциплиной.

Хотя Кот и был ревностным сторонником народной демократии, занимал ряд видных постов, мне кажется, он не имел в партии особенного влияния. Позже, когда он вновь оказался в эмиграции и проводил много времени в Британском музее, я встречался с ним, но мы в наших разговорах никогда не возвращались к тому, что разделило нас в конце войны.

Другим приемом, которым Кот пытался расположить к себе своих собеседников, было подчеркивание его демократичности. Он постоянно заявлял, что время диктатуры Пилсудского и его преемников безвозвратно ушло и нынешнее польское правительство состоит из подлинных демократов и либералов. Советский Союз, по своей сущности, диктатура небольшой группки людей, держащих в своих руках аппарат принуждения и экономику. Советские функционеры относятся к западным демократам, включая и так называемых друзей СССР, с явным, часто нескрываемым пренебрежением. Даже сэра Стаффорда Криппса, который предупредил советское руководство о предстоящем нападении Гитлера, никто в Советском Союзе не воспринимал всерьез, и именно оттого, что он был известным демократом. С другой стороны, незадолго до этого Риббентроп в тесном кругу похвалялся, как легко ему удалось достичь доверия и расположения советских коммунистов2. Ну а каким было при Сталине отношение к людям, действительно верным идеалам демократии, видно из описанного выше дела Альтера и Эрлиха. И трудно себе представить, чтобы кто-то в Советском Союзе расчувствовался от уверений польского посла в его демократических пристрастиях.

Кот часто любил подчеркивать, что он, собственно, не профессиональный дипломат. Следствием этого было убеждение, что Сикорский прислал в СССР своего близкого друга, дабы и в отношениях двух стран добиться дружбы и тесного контакта. Это объясняло и то, что Кот часто выходил за жесткие рамки дипломатического протокола, особенно, когда дело шло о заключенных в лагерях и тюрьмах соотечественниках.

Советские власти часто устраивали дипломатические приемы. В Куйбышеве этим целям служил специальный дипломатический ресторан, доступ туда имели только представители посольств и узкий круг советских чиновников. Там можно было прекрасно и дешево покушать, а водка и икра продавались без ограничений. Но советские власти крайне противились возникновению каких бы то ни было приятельских отношений между советскими функционерами и иностранными дипломатами. Таким образом, особо дружеские отношения с советскими представителями Коту было создавать довольно трудно.

Мне кажется, что Сикорский и Кот заранее договорились о манифестации при каждом удобном случае своего особенного расположения к Советскому Союзу. Несколько месяцев спустя, на Ближнем Востоке, мне рассказывали, что в 1941 году Сикорский уволил нескольких польских консульских работников в этом регионе за их связи с прометейским движением. А несколько позже он заявил в Лондоне на заседании Рады народовой, что его не касается судьба прибалтийских государств. Иначе как уступками советскому империализму эти шаги назвать нельзя. Но, кажется, они скорее породили недоверие, чем благодарность среди советских чиновников и руководителей.

Но стремление расположить к себе советских руководителей можно и понять: как бы ни закончилась война, реальностью было нахождение почти миллиона депортированных поляков на территории СССР. Их можно было рассматривать и как заложников. Сикорский же стремился к возрождению польской армии за границами оккупированной Польши; армия эта должна была принять действенное участие в войне, а Советы держали в своих тюрьмах и лагерях лучшие кадры для этой армии. Кроме того, кратчайшим путем возвращения этой армии в Польшу была советская территория.

Конечно, с политической точки зрения было бы лучше, если бы эта армия ударила по немцам со стороны Балкан и Румынии, но такое решение не могло быть принято хотя бы из-за соображений такта. Ну а если польским солдатам суждено было сражаться бок о бок с советскими, то, естественно, следовало создать атмосферу товарищества и доверия, и кто бы ни стал польским лидером, должен был искать пути нормализации отношений с Советским Союзом. И такие люди, как Ксаверий Прушиньский, свято верившие в то, что в польско-советских отношениях наступила новая эпоха, были просто необходимы для новой польской дипломатии. Его поведение вызывало уважение, а то, что он болтал в журналистских кругах, безусловно, немедленно доводилось до сведения Наркоминдела. То есть назначение Ксаверия на пост польского пресс-атташе было логичным шагом Сикорского.