Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Бежали дни в нескончаемых заботах. Некогда было даже написать письмо матери. Три ее письма так и остались без ответа. Разъезды, долгие и томительные, мало оставляли времени для семьи, сестер. А всех своих сестер он любил, особенно Прасковью Александровну, особу ветреную, легкую, но такую добрую и сердечную. Все сестры вроде бы должны быть счастливы, но вот то одна, то другая терпит крушение: у Дарьи умер муж – граф Вальдштейн, вышла замуж за князя Трубецкого, потерявшего жену; Екатерина хочет разводиться с генералом Леонтьевым, славным воином; лишь Прасковья пока соблюдает свой брак, вот собралась рожать маленького графа Брюса… Только у матери никаких перемен: то приемы, то загородные поездки, то дворцовые интриги не дают покоя. Ох, матушка, какой была, такой и осталась, старость не помеха, ловкая и умная, дослужится еще до обер-гофмейстерины…

Уже 18 мая 1765 года Румянцев отослал свои предложения в Петербург. В последнем, девятнадцатом, пункте Румянцев решительно высказывается за реорганизацию управления на Украине: «Настоящее состояние всех и всякого звания чиновников или вовсе не по месту, исключая судей земских, или же… так замешано, что полковники делаются, чем он быть только хочет, а по примеру тому и сотники, входя в самыя внутренности своих подчиненных, очевидно, их до крайности изнуряют и разоряют, как то по многим просьбам теперь следствия произвесть велено. В коллегии самой иногда нужда бывает под титулом Вашего Императорского Величества давать универсалы и другия повеления»…

Вскоре Румянцев понял, что прежде всего необходимо всячески улучшить судопроизводство. Беспокоили непорядки в полках, откуда поступали жалобы, апелляции, просьбы, заявления… И сколько представало перед ним судеб людей, жаждущих справедливости и требующих законных прав! А в полках и сотнях давно уже царило полновластие полковников и сотников. Часто они-то и бывали первыми нарушителями правды и разорителями государства. Какие насилия терпели полчане от своих старшин и были совершенно беззащитны от них! Сколько жалоб собралось в Глухове, так и оставшихся без справедливого разбирательства! А все потому, что виновные в насилиях и несправедливостях полковники и сотники приезжали сюда и задабривали генеральную старшину взятками, подношениями, угощениями… «Прежде бывшие полковники и старшины, – писал Румянцев, – чинили подчиненным несносные тягости и грабительство, отнимали грунты, леса, мельницы, нападали на питейные заведения, отбирали даже съестные припасы, заставляли работать на постройке собственных домов, принуждали казаков вместо казацкой службы идти к себе в подданство. А ведь полковнику надлежало сего бояться как огня, а пропитание иметь в полковых местностях, которые на содержание полковничье определены. И больше того отнюдь ни к чему не касаться, ни под каким видом…» Казалось бы, все правильно: под видом «добровольной и правной» совершалась продажа своей земли казаком, землю скупала казачья же старшина. Казак становился нищим и не мог, естественно, продолжать отбывать казачью службу; он, продолжая жить на проданной им земле, оказывался в зависимости от покупщика земли, терял права казачьи, становился «державческим подсоседком». И выходило, что купля-продажа чаще всего была «насильной и подложной». Чаще всего была результатом насилия, своевольства сотника или полковника…

Но эти выводы Румянцева, возникавшие каждый раз после чтения тех или иных жалоб и донесений с мест, встреч и разговоров с челобитчиками, не приносили удовлетворения его энергичной, деятельной натуре. Ему хотелось понять коренные причины такого беспорядочного правления, которое сложилось здесь за многие годы. Вот десятки дел уже были решены, и решены, он убежден в этом, по справедливости, но сколько подобных дел скопилось в полковых канцеляриях, кои должны решаться на местах… Из Глухова мало что увидишь и узнаешь. И Румянцев решил основательно ознакомиться с вверенным ему краем.

1 июня Румянцев извещал Малороссийскую коллегию о своем отъезде: «Следовать буду на Ярославец, Конотоп, Ромны, Гадяч, Апошню, Стаповец и в Полтаву, куда к 8 числу сего месяца и прибыть уповаю, а оттуда поеду на украинскую линию».

Летописцы Украины и биографы не оставили почти никаких записей о поездке графа по южным полкам. Но сохранились письма его жены графини Екатерины Михайловны, из которых мы можем кое-что узнать, а кое о чем догадаться. Приведем некоторые свидетельства из этих примечательных документов.

7 июня 1765. Глухов. «Батюшка мой Петр Александрыч. Желаю, чтобы тебе в пути твоем время было лучше, нежели мы здесь по отъезде твоем провождаем. Холод, ветер, и такой дождь льет, что на дворе море стоит, из горницы меня не выпускает. Почта вчерась пришла, и к тебе два пакета, которые не смела открыть, из петербургского почтамта…Не знаю, нету ли в вашем пакете ко мне от княгини Дарьи Алексеевны; буде есть, так, пожалуй, пришли. От матушки я получила, которая ко мне пишет. Сестра ко мне с Москвы пишет, что Петру Семенычу (фельдмаршалу Салтыкову, генерал-губернатору Москвы. – В. П.) Ея Величество изволила писать, чтобы он был в Петербург для лагеря, и он 26 мая поехал, и Михайло Львович едет… В скуке время свое здесь провождаем, только князь Платон Степаныч, Семен Василич и два Гудовича почти всякой день. Итак, батюшка, дай Бог, чтобы ты здоров был в дороге по такой худой погоде, а мы все насморками и кашлями больны. Мише к тому и лихорадка была; думаю, скоро пройдет, а те, слава Богу, еще здоровы. Прости, батюшка, в мыслях целую и пребуду покорная, верная жена г. К. Румянцева».

21 июня 1765. Глухов. «Батюшка мой Петр Александрыч. Письмо твое из Полтавы получила, в котором пишешь, что ты поехал в крепость Святыя Елисаветы. Дай Бог здоровья съездить и к нам скорее воротиться, а то (со) скуки пропадаем, и все разъехались по деревням. Иван Тимофеич уехал третьего дня и с фамилиею. Писем из Петербурга я ни от кого не имею и так ничего не знаю, а в газетах напечатано, что Вильбой (генерал-фельдцейхмейстер Александр Вильгельмович Вильбуа 9 мая 1765 года уволен в отставку. – В. П.) отставлен за болезнию, а пожалован граф Григорий Григорьич (Орлов) на его место. С Москвы сервиз к нам фаянсовый привезли, и при сем прилагаю от Матисова экстракт. Мы, слава Богу, все здоровы, да посылаю к тебе, батюшка, десять апельсинов и десять лимонов. Кушай на здоровье. Фруктов, опричь земляники, никаких не видала еще. Дети нижайше кланяются, а я в мыслях тебя, душа моя, целую и пребуду покорная, верная жена графиня К. Румянцева.

Забыла написать, что в городе был пожар, у Ивана Тимофеича сгорела конюшня, они были у меня и не знали, да двора два возле них сгорело. Счастье, что тихо было, не дали гореть».