Пу И - Последний император

В результате такого безрассудного расточительства "сад Чжана" столкнулся с тяжелыми материальными затруднениями, как это в прошлом случилось с Запретным городом, и бывали моменты, когда я не мог заплатить по счетам, внести арендную плату и даже выплатить жалованье своим приближенным министрам и советникам.

Я тратил огромные суммы, покупая ненужные вещи. Вместе с тем я пришел к выводу, что любые иностранные вещи хороши, а все китайское, кроме императорского режима, никуда не годится.

Пачки жевательной резинки и коробочки аспирина было достаточно, чтобы я начал сокрушаться по поводу тупости китайцев и гениальности европейцев. В число этих китайцев я, разумеется, себя не включал, ибо считал, что стою выше своих подданных. Я полагал, что иностранцы смотрят на меня так же.

Находясь на территории иностранной концессии, я встречал такое внимание, на какое не мог рассчитывать ни один рядовой китаец. Помимо японцев, консулы и старшие военные чины дмерики, Великобритании, Франции, Италии и других государств, а также директора иностранных фирм относились ко мне с величайшим почтением, называя "ваше императорское величество". В дни их национальных праздников я присутствовал на военных парадах, меня часто приглашали осматривать казармы, новые самолеты и корабли, а в Новый год и в день моего рождения все они лично поздравляли меня.

Вскоре после моего приезда в Тяньцзинь Джонстон (это было незадолго до его отъезда) представил мне английского консула и командующего английским гарнизоном, которые в свою очередь познакомили меня со своими преемниками, те — со своими, так что мои связи с английским военным командованием не прерывались. Когда третий сын английского короля Георга V, герцог Глоустерский, приехал в Тяньцзинь, он посетил меня и увез с собой мою фотографию, которую я подарил его отцу. В ответ на это Георг V прислал мне благодарственное письмо и свою фотографию, которую передал через английского генерального консула. Через генерального консула Италии я обменялся фотографиями с королем Италии.

Стремясь походить на иностранца, я старался как можно чаще пользоваться одеждой и бриллиантами, купленными в иностранных магазинах. На улицу я выходил одетый обычно в изысканный костюм английского покроя, галстук скрепляла бриллиантовая брошь, на манжетах были бриллиантовые запонки, на руке — бриллиантовый перстень; в руках я держал трость, на мне были очки немецкой фирмы "Цейсс", и сам я благоухал разными кремами и одеколоном. Меня сопровождали две или три немецкие овчарки и странно одетые жена и наложница…

Такая жизнь вызывала немало толков со стороны Чэнь Бао-Шэня, Ху Сыюаня и других старых придворных.

Они никогда не возражали против того, что я тратил деньги на покупку вещей. Не возражали они и против моих встреч с иностранцами. Но стоило мне побывать в парикмахерской или иногда сходить в театр или кино в европейском костюме, как они начинали увещевать меня и обвинять в потере императорского достоинства.

Однажды я и Вань Жун были в театре "Каймин" и смотрели выступление знаменитого актера Мэй Ланьфана. Увидев нас в театре, Ху Сыюань решил, что я утратил свой авторитет, и на следующий день подал доклад об отставке. Я настойчиво просил его остаться, подарил ему две лисьи шкуры, выразил свою твердую решимость прислушаться к его замечаниям, и только тогда его печаль сменилась радостью. Он называл меня "гениальным правителем", который прислушивается к советам, и, к удовлетворению обеих сторон, все были счастливы. В год моего приезда в Тяньцзинь Вань Жун отмечала свое двадцатилетие. Мой тесть Жун Юань хотел пригласить иностранный оркестр, но один старый цинский ветеран, узнав об этом, начал возражать, поскольку, как он считал, "в иностранной музыке есть скорбные звуки", которые ни в коем случае нельзя слушать в день рождения императрицы. В итоге от оркестра отказались, а этот ветеран получил награду в двести юаней. Вероятно, именно с этого раза я стал награждать сановников, критиковавших меня.

С тех пор вплоть до моего заключения я ни разу не был в театре или в парикмахерской. Я послушался Ху Сыюаня, но не потому, что боялся его недовольства, — я действительно согласился с его доводами. Когда приехавший в Тяньцзинь шведский принц захотел встретиться со мной, я отказал ему, так как видел в газете фотографию, на которой он был изображен вместе с Мэй Ланьфаном; этим самым я осудил его.

Ху Сыюань и другие придворные ветераны из группы Чэнь Баошэня со временем почти потеряли всякую надежду на реставрацию и не решались предпринимать какие-либо рискованные действия. Этим они отличались от Чжэн Сяосюя и Ло Чжэньюя. Однако они больше, чем Чжэн Сяосюй и другие, придавали значение достоинству императора, и это тоже заставляло меня по-прежнему доверять им. Считая многие их идеи отсталыми, я, однако, всегда принимал те, которые выражали их преданность и верность. Поэтому, ведя необычный образ жизни на территории иностранной концессии, я никогда не забывал своего положения и помнил, что император должен сохранять свой высокий титул.

В 1927 году умер Кан Ювэй. Его последователь Сюй Лян просил меня пожаловать его учителю посмертный титул. Первоначально я так и хотел сделать. За год до своей смерти Кан Ювэй часто приходил ко мне. Он много ездил по стране в поисках сторонников реставрации и, в частности, велел своим ученикам вести широкую агитацию среди китайского населения за границей. Незадолго до своей смерти он призывал У Пэйфу и других влиятельных лиц осуществить реставрацию. За все это я собирался пожаловать ему посмертный титул. Однако Чэнь Баошэнь выступил против, и его поддержали Ху Сыюань и Чжэн Сяосюй. Они обвинили Кан Ювэя в отсутствии принципиальности, считая, что он был недостаточно предан Цинам. Чжэн Сяосюй считал также, что в свое время император Гуансюй пострадал по вине Кан Ювэя. Таким образом, получив урок, как нужно различать "верных от предателей", я отказал Сюй Ляну.

В 1931 году Вэнь Сю неожиданно потребовала развод и получила его. Старые цинские придворные не забыли мне напомнить издать высочайший указ, в соответствии с которым она из ранга наложницы понижалась до звания простого человека. Естественно, я так и сделал.

Развод с Вэнь Сю напомнил мне о наших ненормальных отношениях в семье. И дело здесь было не столько во взаимных чувствах, сколько в ужасной пустоте нашей жизни. Даже если бы у меня была одна жена, она бы не нашла в такой жизни удовлетворения, так как единственное, к чему я проявлял интерес, была реставрация, и только реставрация. Откровенно говоря, я не понимал, что такое любовь, и если в других семьях муж и жена были равны, то в моей жена и наложница являлись рабынями своего хозяина.