Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Наши материальные возможности были очень скромными, поэтому приходилось импровизировать: имевшиеся на аэродроме три небольших самолета мы использовали для обучения высшему пилотажу, два других старых самолета приспособили для слепых полетов. Их учебные кабины с парусиновым верхом изолировали ученика от внешнего мира, таким образом, он мог летать только по приборам.

Первыми освоили этот курс капитаны Ибарра, Мартинес де Писон, Маноло Каскон, Гарсиа Морато, Карлос Айе и я. Почти все они сыграли важную роль в развитии испанской авиации, а некоторые из них, как, например, Гарсиа Морато и Айе, стали лучшими франкистскими летчиками.

Хосе Арагон, назначенный начальником мастерских на аэродроме «Куатро виентос», вновь решил летать. По вечерам он приезжал на аэродром в Алькала, и я тренировал его на одном из учебных самолетов. Через несколько дней после почти двенадцатилетнего перерыва он вновь начал самостоятельно летать. Хосе просил не говорить об этом его жене Тересите, собираясь сначала подготовить ее. Тереситу не покидало предчувствие, что он погибнет в авиационной катастрофе. [252]

Я был доволен своей работой, и, насколько помню, за время, пока исполнял обязанности начальника школы, никаких неприятностей там не случалось. В то время всех нас связывала большая дружба. Поэтому может показаться странным, что, когда началась гражданская война, мы, разойдясь по разным путям, с ожесточением и вполне сознательно убивали друг друга. Но тогда волны политических распрей, возможно, еще не докатились до школы или они были слабее нашей дружбы, и мы старались не придавать им значения.

* * *

В бурной истории Второй республики мятеж 10 августа наметил период дальнейшего обострения политического положения в стране. Санхурхо, приговоренный к смертной казни, был помилован. За отмену прежнего решения голосовали все министры республиканского правительства, включая социалистов. Проявленное великодушие реакция истолковала как трусость. Враги режима говорили: «Побоялись расстрелять Санхурхо!» Эта мысль о безнаказанности, ловко и нагло использованная пропагандой правых, пускала корни и привлекала людей в их ряды. Правительство же продолжало принимать решения, на бумаге казавшиеся правильными и революционными, но на практике не приносившие республике никакой пользы. Номер, выкинутый Асаньей с реорганизацией авиации, о котором я рассказал выше, - типичный тому пример. Создать верную республике авиацию - намерение замечательное и необходимое. На практике же это хорошее дело обернулось скандалом, увеличившим число военных, недовольных режимом.

Помиловав Санхурхо, правительство решило, что он должен отбывать наказание, как любой другой осужденный, и заключило его в тюрьму Дуэсо. Это дало повод реакционным кругам начать злобную кампанию в прессе. Статьи, интервью, данные самим Санхурхо в тюремной камере, его фотографии в арестантском костюме постоянно появлялись в правых газетах, распространяемых по всей Испании и раздаваемых в церквах после богослужений. Лживая пропаганда, вовсю раздуваемая реакцией, пыталась, лицемерно играя на чувствительных струнах испанцев, представить предателя своего народа, справедливо осужденного на смерть и великодушно помилованного, как жертву, мученика, почти героя. [253]

К моменту провозглашения республики в армии имелись лишь небольшие группы убежденных республиканцев и ярых реакционеров. Подавляющее же большинство военных были политически нейтральны или индифферентны, не испытывали к новому строю ни любви, ни ненависти, но приняли его и подчинились ему.

Я считал, что на это подавляющее большинство и следует обратить особое внимание. Прежде всего необходимо было направить усилия для привлечения этой части офицеров на нашу сторону или по меньшей мере умело противодействовать вражеской пропаганде среди них. В силу существовавших в армии порядков, накладывавших соответствующий отпечаток на образ мыслей, это большинство было предрасположено скорее воспринимать пропаганду, враждебную республике.

Я попытался коснуться некоторых причин, оказавших влияние на изменение позиции армии в отношении республики. Это изменение являлось реальным фактом, и игнорировать его было нельзя. Достаточно сопоставить нейтральное или благожелательное поведение военных в период установления республики и их поведение во время путча Санхурхо.

Эти причины, если каждую из них рассматривать в отдельности, могут показаться незначительными. Однако враги сумели ловко использовать их в своей подрывной деятельности, найдя для этого благоприятную почву, ибо воспитание и атмосфера, царившая в армии, способствовали формированию таких взглядов, которые легче поддаются отклонению вправо, чем влево.

* * *

Хотя это и не в натуре испанцев, но я с ранней молодости с симпатией относился к влюбленным и всегда, если представлялся случай, содействовал им. Я говорю об этом потому, что испанцы обычно осуждают и порицают своего ближнего за то, что сами совершили бы, если бы представилась возможность. Многим моим соотечественникам не по нутру любовные похождения других, хотя сами они проводят жизнь в поисках подобных приключений и возмущаются, когда кто-либо препятствует ухищрениям, к которым они прибегают, чтобы добиться успеха у слабого пола. К этому стремилось в мое время большинство испанцев. Путешествуя, мужчины специально искали какой-нибудь повод для такого развлечения. Они [254] осматривали вагоны поезда в надежде обнаружить одинокую женщину, чтобы попытаться одержать победу над ней. Часто случалось, что такой господин, потерпевший крах в своих попытках, стремился всеми силами помешать своему более удачливому сопернику.

Однажды ко мне пришел мой хороший друг капитан Перес Пардо и таинственным голосом попросил меня оказать ему важную услугу. Ему нравилась одна мадридская девушка, Пити де ла Мора и Маура. Он обещал ей устроить «воздушное крещение». Но на аэродроме в Хетафе сделать это было нельзя, поэтому он обратился ко мне с просьбой разрешить привезти эту девушку в Алькала, где по субботам инструкторам разрешалось брать в полет гражданских лиц.

С капитаном Пересом Пардо, бывшим в Мелилье моим летчиком-наблюдателем, меня связывала старая дружба, оборвавшаяся после трагических событий, о которых я расскажу позже.

Пикос{113}, как его называли в авиации, имел, на мой взгляд, несколько слабостей, не влиявших, однако, на мою привязанность к нему. Одна из них - восхищение всем, что имело хотя бы малейшее отношение к аристократии. Он страшно огорчался, что у него «простая» фамилия Перес, а поэтому подписывался Перес Пардо. Другой причиной его переживаний был нос, очень маленький и немного искривленный. К этому следует добавить его страсть изысканно одеваться и влюбчивость.