Николай Гумилев - Где небом кончилась земля : Биография. Стихи. Воспоминания

Персидская миниатюра

Когда я кончу наконецИгру в cache-cache со смертью хмурой,То сделает меня ТворецПерсидскою миниатюрой.

И небо точно бирюза,И принц, поднявший еле-елеМиндалевидные глазаНа взлет девических качелей.

С копьем окровавленным шах,Стремящийся тропой невернойНа киноварных высотахЗа улетающею серной.

И ни во сне, ни наявуНе виданные туберозы,И сладким вечером в травуУже наклоненные лозы.

А на обратной стороне,Как облака Тибета чистой.Носить отрадно будет мнеЗначок великого артиста.

Благоухающий старик,Негоциант или придворный,Взглянув, меня полюбит вмигЛюбовью острой и упорной.

Его однообразных днейЗвездой я буду путеводной.Вино, любовниц и друзейЯ заменю поочередно.

И вот когда я утолюБез упоенья, без страданьяСтаринную мечту мою —Будить повсюду обожанье.

Шестое чувство

Прекрасно в нас влюбленное виноИ добрый хлеб, что в печь для нас садится,И женщина, которою дано,Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарейНад холодеющими небесами,Где тишина и неземной покой.Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.Мгновение бежит неудержимо,И мы ломаем руки, но опятьОсуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,Следит порой за девичьим купаньемИ, ничего не зная о любви,Всё ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощахРевела от сознания бессильяТварь скользкая, почуя на плечахЕще не появившиеся крылья, —

Так век за веком – скоро ли, Господь? —Под скальпелем природы и искусстваКричит наш дух, изнемогает плоть,Рождая орган для шестого чувства.

Слоненок

Моя любовь к тебе сейчас – слоненок,Родившийся в Берлине иль ПарижеИ топающий ватными ступнямиПо комнатам хозяина зверинца.

Не предлагай ему французских булок,Не предлагай ему кочней капустных,Он может съесть лишь дольку мандарина,Кусочек сахара или конфету.

Не плачь, о нежная, что в тесной клеткеОн сделается посмеяньем черни,Чтоб в нос ему пускали дым сигарыПриказчики под хохот мидинеток.

Не думай, милая, что день настанет,Когда, взбесившись, разорвет он цепиИ побежит по улицам, и будет,Как автобус, давить людей вопящих.

Нет, пусть тебе приснится он под утроВ парче и меди, в страусовых перьях,Как тот, Великолепный, что когда-тоНес к трепетному Риму Ганнибала.

Заблудившийся трамвай

Шел я по улице незнакомойИ вдруг услышал вороний грай,И звоны лютни, и дальние громы, —Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,Было загадкою для меня,В воздухе огненную дорожкуОн оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,Он заблудился в бездне времен…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,Мы проскочили сквозь рощу пальм,Через Неву, через Нил и СенуМы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик, – конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожноСердце мое стучит в ответ:«Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?»

Вывеска… кровью налитые буквыГласят: «Зеленная», – знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя.Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,Дом в три окна и серый газон…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон.

Машенька, ты здесь жила и пела,Мне, жениху, ковер ткала,Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла?

Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШел представляться ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свободаТолько оттуда бьющий свет,Люди и тени стоят у входаВ зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,И за мостом летит на меняВсадника длань в железной перчаткеИ два копыта его коня.

Верной твердынею православьяВрезан Исакий в вышине,Там отслужу молебен о здравьеМашеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,И трудно дышать, и больно жить…Машенька, я никогда не думал,Что можно так любить и грустить.

Ольга

«Эльга, Эльга!» – звучало над полями,Где ломали друг другу крестцыС голубыми, свирепыми глазамиИ жилистыми руками молодцы.

«Ольга, Ольга!» – вопили древлянеС волосами желтыми, как мед,Выцарапывая в раскаленной банеОкровавленными ногтями ход.

И за дальними морями чужимиНе уставала звенеть,То же звонкое вызванивая имя,Варяжская сталь в византийскую медь.

Все забыл я, что помнил ране,Христианские имена,И твое лишь имя, Ольга, для моей гортаниСлаще самого старого вина.

Год за годом всё неизбежнейЗапевают в крови века,Опьянен я тяжестью прежнейСкандинавского костяка.

Древних ратей воин отсталый,К этой жизни затая вражду,Сумасшедших сводов Валгаллы,Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною,Бычьи розовые хребты,И валькирией надо мною,Ольга, Ольга, кружишь ты.

У цыган

Толстый, качался он как в дурмане,Зубы блестели из-под хищных усов,На ярко-красном его доломанеСплетались узлы золотых шнуров.

Струна… и гортанный вопль… и сразуСладостно так заныла кровь моя,Так убедительно поверил я рассказуПро иные, родные мне края.

Вещие струны – это жилы бычьи,Но горькой травой питались быки,Гортанный голос – жалобы девичьиИз-под зажимающей рот руки.

Пламя костра, пламя костра, колонныКрасных стволов и оглушительный гик,Ржавые листья топчет гость влюбленный —Кружащийся в толпе бенгальский тигр.

Капли крови текут с усов колючих,Томно ему, он сыт, он опьянел,Ах, здесь слишком много бубнов гремучих,Слишком много сладких, пахучих тел.

Мне ли видеть его в дыму сигарном,Где пробки хлопают, люди кричат,На мокром столе чубуком янтарнымЗлого сердца отстукивающим такт?

Мне, кто помнит его в струге алмазном,На убегающей к Творцу реке,Грозою ангелов и сладким соблазном,С кровавой лилией в тонкой руке?

Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,Встань перед ним, как комета в ночи.Сердце крылатое в груди косматойВырви, вырви сердце и растопчи.

Шире, всё шире, кругами, кругамиХоди, ходи и рукой мани,Так пар вечерний плавает лугами,Когда за лесом огни и огни.

Вот струны-быки и слева и справа,Рога их – смерть и мычанье – беда,У них на пастбище горькие травы,Колючий волчец, полынь, лебеда.

Хочет встать, не может… кремень зубчатый,Зубчатый кремень, как гортанный крик,Под бархатной лапой, грозно подъятой,В его крылатое сердце проник.

Рухнул грудью, путая аксельбанты,Уже ни пить, ни смотреть нельзя,Засуетились официанты,Пьяного гостя унося.

Что ж, господа, половина шестого?Счет, Асмодей, нам приготовь!Девушка, смеясь, с полосы кремневойУзким язычком слизывает кровь.

Пьяный дервиш