Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года

Черногорцы атакуют Антиварскую цитадель, а австрийский вице-консул взял под свое покровительство всех мусульман (до 400 чел.), поместив их в своем доме у самой цитадели, мешает действиям черногорцев и явно навязывает им столкновение с Австро-Венгриею. Il est qu'on cherche un pr de querelle pour pouvoir ag contre les Mont et les emp de s' solidement sur les bords de l'Adriatique*.

Новикову поручено отсюда объясниться с Андраши, и я говорил настойчиво о том же Бертолсгейму, тем более, что военный агент австрийский Теммель, к которому обратился князь Николай, уклоняется недобросовестно от просимого посредничества, утверждая, что он не может заставить своего вице-консула поступать иначе. Вечные интриги и мошенничества против славян нашей мнимой союзницы! Что-то она скажет, когда сербы перейдут границу. Катарджи привез сюда известие, что 30 тыс. сербских войск под предводительством Милана перейдут границу в воскресенье и пойдут из Алексинаца на Бабью Главу, Пирот и Софию по пути, избранному Черняевым. В добрый час! Но поздновато.

27-го

Наконец-то перед вечером вчера прибыл мой обоз. Евангели бедствовал 4 дня. Лошади не везли, и оказывается, что их не кормили в Систове, хотя и заставили меня дорого заплатить. Пришлось взять болгарскую телегу (за высокую цену), запряженную двумя быками, и положить часть вещей. Теперь я устроился с относительным комфортом и могу, по крайней мере, переменить белье и лечь в постель (с собою у меня было в коляске всего 3 рубашки). Ночью довольно тепло в моей землянке. Сплю одетым в халате (бухарский). Утром показывается в единственное мое окошечко (теперь вставлено в него сломанное стекло - великий improvement*) рыло черной большой свиньи и морда болгарской щетинистой собаки, заглядывающих над моим столом и головою, вероятно, чтобы удостовериться, что я встал и пью чай. Довольно странное чувство видеть свиное рыло над собою, заграждающее слабый денный свет, гомеопатически проникающий в мою землянку. Свет пробивается в потьму, над нами тяготеющую, не ранее 9 час. утра, а в 4 и даже в 3 часа нельзя ни читать, ни писать без свечки. У меня, слава Богу, относительно довольно тепло, так что возможно переменять белье. Но у Дм.А.Милютина так холодно (жар от печки тотчас выходит в дыры стен), что целый день сидит он в пальто. Содрогаешься при мысли, что терпеть должны бедные офицеры и солдатики в траншеях и на позиции. Многие не только не имеют полушубков, но даже суконных штанов и ходят почти босые! Легко говорить журналистам, что необходимо довести войну до конца, исполнив историческую задачу России и обеспечив ей продолжительный мир. И я так думаю - в теории. Но здесь, среди испытаний, претерпеваемых другими, сердце содрогается, и невольно скажешь - игра не стоит свеч, и желательно заключить мир на возможно приличных условиях еще в течение нынешней зимы. Я не могу дойти до цинизма Нелидова, желающего мира а quel prix que cela soit*. Но замечательно, что не только Главная квартира Действующей армии так думает, но даже военный министр Дм.А.Милютин смотрит весьма мрачно на положение вещей.

С ночи 26-го на 27-е холод усилился, и утром 27-го легкий мороз. 27-го отец Никольский служил обедню в болгарской церкви. Я поспел к заутрене. Обедня началась вслед за сим в 11 час. Целый день приходили ко мне посетители. Долго сидел у меня Баттенберг, сын принца Александра Гессенского, очень милый и благовоспитанный человек. Здесь принц баварский, бывший у нас в Константинополе и ищущий случая подраться или, лучше сказать, отличиться.

В настоящую минуту около 540 тыс. войска за Дунаем у нас, боевую силу можно считать в 400 тыс. с небольшим. Подобною массою славных и храбрых людей не умеют распорядиться! Надо сказать, что не только солдаты и строевые офицеры исполняют свой долг, но даже, за малым исключением, нельзя ничего сказать про бригадных и дивизионных командиров, а вообще дело не клеится. Штаб армии положительно не годится никуда и все парализирует. Теперь Сулейман наступает на князя Святополк-Мирского и 11-й корпус. Почему бы не воспользоваться ослаблением его сил на других пунктах и не пойти вперед? Все исходит от главнокомандующего, который сидит безвыходно в Боготе и за р. Янтрою не бывал. На Кавказе численность войск доведена до 110 тыс. Все части здесь укомплектованы вполне. Огромную убыль офицеров трудно вдруг возместить. Всего же мобилизировано в России уже более 740 тыс. с 1800 запр[яжками] орудий. Никогда мы не достигали такой массы вооруженных сил, даже в 1812 г., и никогда результаты таких усилий не были так печальны!

Корпус Циммермана ничего не делает, не производит диверсий, не подходит к Силистрии и не тревожит Раз-града и Шумлы. Турки не обращают на него никакого внимания. C'est une non valeur**. Будь корпусный командир другой, он мог отвлечь значительные силы и способствовать общему успеху.

В императорской Главной квартире установилось убеждение, что государь вернется к Рождеству в Петербург и затем, если война продолжится, вернется сюда в феврале или марте. Дело в том, кто будет главнокомандующим на вторую кампанию.

Ты знаешь, что я имел в виду в числе других киевских имений Матусово, принадлежащее...*, собирался с ним здесь переговорить. Он уехал в Киев лечиться. Если будет случай, можешь с ним сама вести переговоры, советуясь с Решетиловым и Павловым. Если харьковского не купить (о котором мы с тобою говорили), то жалко будет упустить орловское. Оно очень хорошо, и приплатить немного придется к долгу. Пожалуй, Чертков захватит!

Слухи об отъезде государя заставляют меня надеяться скоро тебя обнять, друг мой бесценный, ненаглядная жинка моя. Ожидаю, что до того времени меня пошлют в Бухарест для переговоров с румынами. В таком случае ты, может быть, прикатишь. Кланяйся Павловым, Кочубей, Демидову, Черткову, Решетилову et tutti guanti**. Юзефовичу скажи, что стихи его я передал канцлеру и искал сына, но не нашел в Бухаресте.

Каюсь, что письмо слишком длинно для твоих прекрасных глазок, но удержу нет. Предупреди Решетилова, что если явится в Киев данный им мне кучер, бывший доброволец в Сербии, бросивший меня в Систове, пусть он его примет, как пьяницу, достойным образом и выругает.

28-го

Третьего дня я предлагал всем пари, что самое позднее, что Осман попытается выйти, это пятница, будущая. Мое предположение сбылось ранее, нежели предполагал. Вчера поздно вечером Осман навел мост чрез р. Вид южнее существующего, и с полночи войска его стали сбираться, и переправа турок началась. В 2 часа ночи у Скобелева заметили, что сильные Кришинские редуты ключ Плевны - оставляются турками. Туда посланы были охотники, и к рассвету эти редуты были заняты. Тогда же началась пальба за Видом, где турки стали развертывать силы, настойчиво и энергично атакуя 3-ю гренадерскую дивизию и бригаду 3-й гвардейской дивизии (Литовский и Волынский полки). Эти сведения были получены государем около 9 час. утра от главнокомандующего, который извиняясь, что не может прибыть в Порадим к завтраку, как предполагалось, сообщал, что сам отправляется в Тученицу, где квартирует Тотлебен. Государь тотчас решился ехать на Тученицкий редут. Я был дежурным вместе с Горяиновым. Il parait que je porte bonheur l'empereur car j' de service le jour de passage du Danube, de Nicopolis, du passage des Balkans (c'est moi qui ai apport le telegramme rendant compte du passage de Gourko) et de la prise de Plevna*.