Георг Форстер - Путешествие вокруг света

После полудня нас посетил другой вождь, также уроженец Бораборы. Он спросил, как зовут моего отца; отец в ответ справился о его имени. Его звали Хереа. Такого толстого человека мы еще не видели на Южном море. Живот его имел в обхвате 54 дюйма, а каждое бедро — 313/4 дюйма. Замечательны были и волосы: они свисали длинными, черными волнисто-завитыми косицами до самых бедер и были так густы, что голова казалась вдвое больше. Телосложение, цвет кожи и татуировка у него, как и у Оруверры, были отличительными знаками его ранга, который ему, как и таитянской знати, давал право на безделье и сибаритство. Вероятно, есть смысл объяснить здесь, каким образом сии уроженцы Бораборы обрели почет и собственность на Раиетеа. Читавшие описание предыдущего плавания капитана Кука помнят, что О-Пуни, король Бораборы, покорил не только Раиетеа и О-Таху, то есть два острова, находящихся внутри одного кольца рифов, но также и остров Мауруа [Маупити], в 15 морских милях к западу. Значительную часть этих покоренных земель он разделил между своими воинами и другими подданными в качестве награды. Покоренному королю Раиетеа по имени У-Уру он, правда, оставил титул и достоинство, но ограничил его господство только округом Опоа, а на Таху поставил вице-королем своего родственника по имени Баба[304]. Ко времени этого переворота многие жители названных островов бежали на Хуахейне и Таити в надежде когда-нибудь освободить свою родину. Тупайя и О-Маи тоже были уроженцами Раиетеа; уплыв на английских кораблях, они, видимо, надеялись способствовать освобождению угнетенной родины, ибо думали, что получат в Англии много огнестрельного оружия. Останься Тупайя в живых, он, вероятно, осуществил бы этот план; О-Маи же не хватало ни способностей, ни знаний, чтобы разобраться в нашем военном искусстве и затем употребить его на помощь землякам. Тем не менее он мечтал об освобождении своей родины и в Англии не раз говорил: если капитан Кук не поможет ему в осуществлении его замыслов, он постарается, чтобы его земляки не давали капитану продовольствия. В этом своем намерении он оставался непреклонен, и лишь перед самым отъездом его уговорили занять более миролюбивую позицию. Мы не могли понять, что побуждало жителей этих островов заниматься завоеваниями, подобно королю О-Пуни. По словам уроженцев Бораборы, этот остров был менее плодороден и приятен, нежели те, что он покорил вооруженной силой. То есть ими двигало не что иное, как честолюбие, столь неожиданное при простоте и благородстве его народа. Увы, это лишний раз доказывает, что даже наилучшим людским сообществам не чужды несовершенства и слабости!

На второй день после прибытия капитан вместе с нами отправился к большому дому, стоявшему у самого берега; там жил Ореа, правитель острова. Он сидел на земле в окружении своего семейства и множества знатных людей. Едва мы расположились рядом с ним, как вокруг тотчас собралась большая толпа туземцев, и от сильной давки стало ужасно жарко. Ореа был толстый мужчина среднего роста с жидкой рыжеватой бородой, с необычайно живым взглядом; он сердечно шутил и смеялся вместе с нами, не требуя строгого соблюдения церемоний и тому подобного жеманства. Его жена была уже в летах, но сын и дочь казались не старше 12—14 лет. У дочери была необычно светлая кожа, а в лице вообще очень немного национальных черт. Прежде всего у нее был красивый нос, а по глазам ее можно было принять за китаянку. Она была невысока, но нежного и пропорционального сложения. Особенно красивы были руки, зато ноги и ступни казались слишком толстыми. Ей также не очень шли коротко остриженные волосы. Все же в ней было что-то очень привлекательное. Как и у большинства ее соотечественниц, у нее был мягкий, приятный голос. Когда она просила о бусах или других подобных мелочах, отказать ей было невозможно.

Поскольку мы сошли на берег отнюдь не для того, чтобы оставаться в доме, мы вскоре встали и пошли в лес стрелять птиц и собирать растения. К искренней нашей радости, простой народ отличался здесь качествами, которых недоставало жителям Хуахейне; эти люди были доверчивы и общительны, подобно таитянам, но без невыносимого попрошайничества последних.

После обеда мы совершили еще одну прогулку и подстрелили несколько зимородков. Возвращаясь с охоты, мы встретили Ореа с его семейством и капитана Кука, вместе гулявших по равнине. Ореа не горевал о подстреленных птицах, которых мы несли, но одна из его дочерей стала оплакивать смерть своего эатуа, а когда мы хотели до нее дотронуться, убежала от нас прочь. Ее мать и другие женщины казались не менее расстроенными, и перед нашим возвращением на корабль Ореа самым серьезным тоном попросил больше не убивать на его острове зимородков и цапель; других же птиц мы могли стрелять сколько угодно. Мы спросили, почему так чтятся две эти птицы, но объяснения опять не смогли получить.

На другой день мы поднялись на одну из ближних гор, а по пути, в долинах, нашли много новых растений. Вершина горы состояла из желтоватого аргиллита, на склонах нам попались кремень, а также образцы ноздреватой, губчатой лавы, в коей были следы железа. Этот столь повсеместно используемый и полезный металл, вероятно, имелся здесь повсюду и в большом количестве. Лава подтвердила наше предположение, что этот остров, как и другие встречавшиеся нам острова, возник, должно быть, некогда при извержении подземного огня.

Индеец, который нас сопровождал и нес небольшой запас провизии, показал нам с вершины этой горы различные места на море, где, по его словам, должны были находиться острова, сейчас нам не видные. На западе, сказал он, лежит остров Мопиха [атолл Мопелиа], немного юго-западнее — другой, под названием Веннуа-Аура [атолл Сцилли][305]. Оба состояли только из кольцеобразных, поросших пальмами коралловых рифов и были необитаемы; их, как и другие острова, посещали только время от времени. Вероятно, это были те самые острова, что открыл капитан Уоллис и назвал островами лорда Хау и Сцилли.

Когда мы днем спустились с горы, капитаны уже вернулись на борт, успев до этого увидеть большое танцевальное представление, исполненное самыми знатными женщинами острова. Было очень жарко, поэтому мы тоже поспешили с берега на борт и увидели вокруг обоих кораблей множество каноэ. В них находились люди разных сословий, предлагавшие материи из коры шелковичного дерева в обмен на маленькие гвозди. Наши бусы высоко ценились дамами как украшения, однако они пользовались не таким успехом, как гвозди; нам не давали за них даже фруктов, самых дешевых и доступных здесь продуктов. На Таити подобные безделушки ценились несравненно выше. Не свидетельствует ли тамошняя особая склонность к таким мелочам и нарядным украшениям о более высоком уровне общего благосостояния и не им ли она порождена? Богатство, во всяком случае, обычно ведет к расточительности.