Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Я не бывала в этом доме в период большевистской оккупации. Когда я сделала это после нашего освобождения немцами, сердце мое чуть не остановилось в груди при виде того, какая судьба выпала на долю прекрасной гостиной, обставленной в стиле ампир. Повсюду валялась солдатская амуниция. Все пространство было разделено деревянными перегородками на маленькие кабины, и повсюду виднелись грязные следы сапог. Какой же нелепостью все это выглядело!

К нам пришла телеграмма от графа Форгача, которого мы хорошо знали по России, поскольку он долго работал в посольстве Австро-Венгрии в Санкт-Петербурге. Он направлялся в Киев со специальным поручением – подписать экономический договор между Австрией и новоявленной страной Украиной и испрашивал у нас разрешения занять нашу квартиру. Мы были рады принять его у себя, потому что он являл собой приятное отличие от украинцев, которые перед этим реквизировали наши комнаты, поразив нас своей неопрятностью.

Перед вступлением большевиков я побывала у протестантского пастора в Киеве – немца, много лет прожившего в России, а потому бывшего российским подданным. Поскольку я знала, что он собирается в Австрию, то попросила его взять с собой письмо моего мужа принцессе Дитрихштайн, умоляя ее посодействовать с получением разрешения на проезд через Австрию в Швейцарию по причине плохого состояния здоровья моего мужа. Принцесса Дитрихштайн – русская по рождению и наша родственница, до замужества была княгиней Долгорукой. Граф Форгат привез для нас разрешение, подписанное графом Менсдорф-Пуйи, дальним родственником принцессы, который, надо напомнить, многие годы был послом Австро-Венгрии в Лондоне и был также родственником королевы Виктории и принца-консорта. Мы стали первыми с начала войны русскими, получившими разрешение на проезд через Австрию.

Вскоре граф Форгач нас покинул, но потом вернулся, чтобы остановиться на жительство, для чего реквизировал пять комнат в нашей квартире, где было открыто посольство Австрии, а персонал его включал принца Фюрстенберга, единокровного брата знаменитого принца Макса Эгона, друга кайзера.

До нас дошла новость, что большевики взяли Крым, где находились вдовствующая императрица и другие члены императорской семьи, а также моя бедная свекровь, которая жила в своем имении в Ялте с дочерьми. Эта весть породила в нас огромную тревогу за судьбу, которая может выпасть, а может, уже и выпала, на долю тех, кого мы любили. Но потом пришли сообщения о том, что немцы начали наступление на Крым, где, как и в Киеве, все же было безопаснее. Мы отправили со своим верным Жозефом продукты и другие вещи нашим родственникам, а также письмо, выражающее нашу верность ее императорскому величеству.

Когда мы, наконец, получили более подробные сообщения, то узнали, что большевики действительно побывали в подвалах дома моей свекрови, пили всю ночь, пока она наверху лежала на своей кровати, больная пневмонией, и лишь приход немцев на следующее утро спас беспомощных женщин от дальнейших приставаний. Мы также узнали, что наши родственники очень тревожились за нас, находившихся в Киеве, потому что долгое время у нас не было с ними никакой связи.

Собственно говоря, хотя в самом Киеве немецкие войска под командой фельдмаршала Эйнгорна, который был и главой Украины, порядок поддерживали, состояние дел на периферии было вовсе не удовлетворительным. Во всяком случае, мы не могли ни добраться до своих, ни получить оттуда какие-нибудь деньги. Нашего старого управляющего убили. Украинская Рада оказалась немногим лучше большевиков, так что немцы в конце концов решили разогнать ее.

После того как было злодейски убито несколько немецких офицеров, игре пришел конец. Как-то днем улицы Киева заполнились стремительно двигающимися германскими войсками и танками, которые устремились к зданию музея, в котором тогда заседала Рада. Многие из министров были арестованы, а на следующий день гетманом Украины стал генерал Скоропадский. Его выборы проходили в большом помещении цирка. Так как это было совсем рядом с нами, мы отлично слышали крики. Германские солдаты заняли арену, впечатление было произведено, и землевладельцы послушно избрали гетмана; несомненно, немцы заплатили им, чтобы они голосовали за кого надо.

Генерал Скоропадский служил в полку конной гвардии, чьим почетным командиром была императрица Мария Федоровна, а потом вырос до командующего дивизией. Его прадед был гетманом, так что он мог считать, что сам имеет право на этот пост.

Однако его задача была не из легких. У него не было ни свободы выбора, ни людей, на которых он бы мог опереться. Кроме того, тем, кто рожден русскими, было трудно признать независимую Украину. Ведь еще во времена Петра Великого такое считалось бы государственной изменой. Надо вспомнить, что преступлением Мазепы было то, что он как гетман украинских казаков сражался против Петра на стороне шведов.

Мой муж, считавший, что Скоропадский дал согласие стать гетманом, имея в виду восстановление России, написал ему письмо с пожеланием успехов в его усилиях установить порядок в Малороссии и выразил надежду на то, что это будет означать освобождение Петрограда и Москвы из лап большевизма.

Ситуация была очень необычной. Южная Россия, перестроенная генералом Корниловым, обрела новую армию под командованием генерала Деникина. Казаки тоже реорганизовались и имели своих представителей в Киеве. Казалось, надежды на восстановление страны обоснованны. Беспорядки энергично подавлялись германскими карательными экспедициями, которые посылались в различные районы юга.

Правда, положение немцев также было весьма странным. С одной стороны, они 3 марта 1918 года подписали в Брест-Литовске мирный договор с большевиками – настолько позорный для России, что один из подписавших его, полковник Скалон, остро переживавший позор, ушел и застрелился, – и устроили в российском императорском посольстве в Берлине советского эмиссара Иоффе. С другой стороны, на Украине немцы беспощадно преследовали большевиков. При этом в Киеве работала комиссия по демаркации границы между Украиной и Советской Россией, и представитель большевиков Раковский жил в городе в отеле, на крыше которого развевался красный флаг.

Об одном из немецких офицеров, с кем я встречалась в Киеве, я должна отозваться с высшей похвалой. Мы дошли до этой оценки следующим путем. Однажды к моему мужу приехал герцог Лейхтенбергский, чтобы сообщить, что в Киеве с особой миссией находится атташе германского кайзера, желающий побеседовать с ним. И на следующее утро очень рано – где-то в 8.00 – появился сам полковник барон Штольценберг. Поскольку мой муж все еще испытывал недомогание и находился в постели, я встретила барона первой. Это был высокого роста человек, примерно пятидесяти лет, очень симпатичный, с приятными манерами и безукоризненным тактом. Он потерял одну руку ниже локтя. Встретив его, я провела гостя в спальню к мужу, где они в течение часа беседовали один на один. Барон Штольценберг сказал, что сегодня же вечером отбывает в Крым, и было похоже, что кайзер хотел бы знать, нуждаются ли члены нашей императорской семьи в Крыму в какой-либо помощи, а также хотели бы они уехать из России в Копенгаген или куда-нибудь еще. Мой муж сразу же ответил ему, что императорская семья никогда не примет подобное предложение.[23]