Женские истории в Кремле - Галина Николаевна Красная
Был заочно исключен из партии, лишен советского гражданства, объявлен «врагом народа». Реабилитирован посмертно. Поэтому во всех советских книгах его жена выступает в качестве незамужней девушки.
«Комсомольская правда» опубликовала одно из писем Ларисы Рейснер к родителям, открыто назидая молодым: учитесь ценить, понимать и почитать старших. Действительно, отношение Рейснер к отцу и матери было удивительно. Ее письма к родителям могут составить отдельную книгу. Но и родители не оставались в долгу. Отец, мать, которые, по словам Ларисы, нередко ложатся грузом на всякое движение, «на всякий прыжок вдаль», были ее первыми учителями, главными вдохновителями. Еще в 1915 году профессор Петербургского психоневрологического института Михаил Андреевич Рейснер на свои скудные средства начал издавать резко оппозиционный журнал «Рудин», направленный против угара шовинизма, против ренегатов революции. В своей незаконченной автобиографической повести Лариса Рейснер так передает разговор двух героев, в которых легко угадываются ее отец и мать: «Мы будем первыми, которые нарушат ужасающую тишину… Почему не доставить себе этой последней радости и не крикнуть королю, что он голый?» — «А дети?» — «Дети с нами». Журнал «Рудин» просуществовал очень недолго, исчерпав все средства семьи Рейснер и вогнав ее в долги. Но для двадцатилетней Ларисы, делившей с отцом все тяготы по выпуску журнала, это была школа журналистики. Памфлет на Керенского, вышедший летом 1917 года из-под пера Ларисы Рейснер, не на шутку испугал некоторых ее коллег, но отнюдь не родителей. Она пошла дальше своего отца, жившего в николаевской России с «почетным клеймом отщепенца, одиночки, чужака». Но пошла с его благословения. Ненадолго выбравшись на фронт — к дочери, политкомиссару Волжско-Камской флотилии, Екатерина Александровна Рейснер нашла в себе мужество написать домой: «У нее хороший период Sturm und Drang. Если выживет, будет для души много, и авось творчество оживет, напившись этих неслыханных переживаний…»
…Москва. Лето 1918 года. В гостинице «Красный флот» та походная обстановка, которая предшествует отправке на фронт. К Ларисе Рейснер пришел молодой поэт, знакомый по «Рудину», по дореволюционным литературным кружкам. Чувствуя себя очень уверенно среди этого бивуака, Лариса встретила слегка растерянного поэта весьма скептически. В руках дна держала газету «Вечерний час» с любовными стихами незадачливого гостя. «Мы встретились на лестнице с прелестницей моей», — насмешливо процитировала она.
— В последний раз встретились, я надеюсь? Скоро мы эти «Вечерние часы» закроем. И не стыдно вам писать такие стишки?
В комнату вошел матрос. «Познакомьтесь, это товарищ Железняков. Тот самый, который сказал: “Караул устал”. И разогнал “Учредилку”…»
Этот эпизод рассказывает в своих воспоминаниях писатель Лев Никулин, автор «прелестницы». Рейснер тогда жила интересами матросов и партии, в которую недавно вступила, уже говорила «мы» — местоимение, которое чаще других встречается в ее книгах.
Отправка Рейснер на фронт предваряла многие события. Летом и осенью 1917 года она работала в Петроградской межклубной комиссии, в Комиссии по делам искусств при исполкоме Совета рабочих и солдатских депутатов. Занималась охраной музейных ценностей… Эмигрантские газеты в Берлине, Париже, Шанхае писали о полном разграблении большевиками Зимнего.
Лариса Рейснер была действительно незаурядной личностью: 18-летней девушкой она писала декадентские стихи и мечтала о революции. Вопреки всем сложившимся традициям об образовании женщин, в 1915 году она посещала лекции Петроградского университета. И это была не блажь — ее тянуло к наукам, к поэзии. Даже став комиссаром Генерального морского штаба, она не утратила способности тонко чувствовать и понимать высокое искусство. Этой женщиной восхищались, в ее честь слагались стихи. А Всеволод Вишневский сделал ее прообразом своей героини в «Оптимистической трагедии». Ларису боготворил Карл Радек. Они тесно дружили, а может быть, и не только… В студенческие годы Лариса была дружна с Всеволодом Рождественским. Первый раз юноша увидел ее на лекции в университете. Когда ее точеная фигурка появилась в дверном проеме, шум, неизбежно присутствующий перед началом занятий, резко прекратился, взоры присутствующих обратились к вошедшей. Внимание такого количества мужчин, конечно же, смутило новую студентку, но она и бровью не повела. Окинув надменно-холодноватым и в то же время слегка насмешливым взглядом аудиторию, Лариса решительно направилась к скамье Рождественского, так как там еще было свободное место. Попросив разрешение сесть, Лариса спокойно открыла портфель и достала тетрадь. Мужская аудитория, как завороженная, следила за ее плавными движениями, она чувствовала их взгляды на своих руках, лице, они жгли ей затылок. Но девушке хватило самообладания, чтобы ничем не выдать своего волнения. И только Всеволод краем глаза мог заметить легкий румянец на ее щеках. Лариса пришла в университет вольнослушательницей, и этот статус не давал ей полного чувства уверенности. Но по-другому в 1915 году девушка в университет попасть не могла. Лекцию читал профессор Ф. Ф. Зелинский. Речь шла о классической филологии и античной литературе. Во время занятий Лариса была очень внимательна, поспешно что-то записывала. Тогда, на первом занятии, Всеволод еще не знал, что эта удивительно красивая девушка с серыми глазами вскоре станет его большим другом. Первое время они встречались только на лекциях — и то изредка. Лариса училась на юридическом факультете и к ним — филологам — приходила не часто. Дала повод для продолжения знакомства сама Лариса. Она неожиданно подошла к Всеволоду на перемене и, весело поприветствовав, протянула руку. Юноша был ошеломлен. Все уже начали привыкать к ее надменно-холодной манере держаться, а здесь вот так запросто, даже несколько театрально… Но как бы то ни было, беседа завязалась, и вскоре Всеволод, избавившись от смущения, заметил, что милые серые глаза умеют улыбаться, пусть и несколько насмешливо, иронично. Лариса была остра на язык, ее стремительный ум рождал такие же стремительные вопросы и ответы. Она явно симпатизировала демократически настроенной части молодежи, так же, как и они, носила в душе непримиримую вражду к «маменькиным сынкам» барского сословия. Постепенно формировались и более серьезные взгляды, носившие чисто политический характер. Встречи Всеволода и Ларисы становились все более частыми и продолжительными. Она с удовольствием рассказывала о Петербургской женской гимназии Д. Т. Прокофьевой, которую закончила с отличием, о Психоневрологическом институте, — в котором училась параллельно с посещением университета. Молодые люди гуляли по островам, катались на ялике по Неве. Они любили свой город. Могли часами любоваться гранитными глыбами фасадов, их захлестывала неповторимая эстетика Петербурга.
Несмотря на романтичность таких прогулок, Лариса все чаще и чаще говорила о рабочих окраинах, о том, как о них пишет Александр Блок или Валерий Брюсов. В студенческие годы они вместе участвовали в университетском «Кружке поэтов». Туда входили одаренные молодые юноши и девушки, и Рейснер, как редактор печатного
